Густые пряди совершенно прямых, лоснящихся, иссиня-черных волос обрамляли это своеобразное медно-красное лицо, сразу поражавшее того, кто его видел в первый раз, выражением кротости, сильной воли и какой-то мечтательной задумчивости. Вопреки его уже немолодому возрасту, горячность темперамента ясно проглядывала сквозь сдержанность его обычного обращения. С первого взгляда было видно, что этот человек еще не утратил молодой силы, ловкости, гибкости и проворства движений. Общее впечатление, производимое наружностью этого человека, было скорее симпатичное и располагающее в его пользу. Звали его дон Порфирио Сандос.Обведя несколько раз вокруг себя блуждающим взглядом, больной прошептал едва внятно:— Пить!— Он спасен! — воскликнул доктор, поспешив подать ему питье.— Ну, слава Богу! — прошептал асиендадо.Пепе и Лукас Мендес опустились на колени у постели больного и воздали горячую благодарность Богу.Сделав несколько глотков, дон Торрибио опять закрыл глаза и почти тотчас же заснул. Когда он опять пробудился, то почувствовал себя как будто посвежевшим, более спокойным и не столь утомленным, но до крайности слабым.Была ночь; у его изголовья сидели двое его верных слуг; он узнал их и, улыбаясь, протянул им руку, чтобы выразить свою.— Кажется, я был сильно болен? — спросил он у Пепе Ортиса.— Вы чуть не умерли, mi amo! — с грустью ответил молодой человек.— О, что ты говоришь, брат?! Неужели я был так близок к смерти?— Да, пятьдесят один день вы находились в самом ужаснейшем бреду, в горячке, припадки которой были порой так сильны, что мы с Лукасом Мендесом с трудом удерживали вас, чтобы вы не разбили себе голову о стену!Но этот благородный молодой человек не рассказал брату, с какой самоотверженностью и преданностью он ухаживал за ним, скольких, почти нечеловеческих усилий, мужества и терпения ему стоило перенести и доставить одному, без всякой посторонней помощи, из самой чащи дремучего, девственного леса до асиенды дель-Пальмар своего умирающего брата. Ведь потребовалось пройти около ста миль. Без всяких перевязочных средств, один, ухаживая за больным, как умел и как мог, охотясь, чтобы доставить себе пропитание, не останавливаясь ни перед каким препятствием, прорубая дорогу топором в этих дебрях, доступных только диким зверям, — он заботился о жизни брата. За два дня до прибытия на асиенду дель-Пальмар к нему на помощь подоспел Лукас Мендес. Это было спасением: Пепе чувствовал, что силы ему начинают изменять. Он был уже двадцать два дня в дороге, не зная отдыха ни днем, ни ночью, в постоянной тревоге за брата.— Где мы находимся, Пепе? — спросил дон Торрибио.— Между Хопори и Тубаком, почти у подножия Сьерры-де-Пахаррос!— Неужели так далеко? — прошептал больной.— Не оставаться же нам было на том месте?!— Да, да, конечно… я сам не знаю, что говорю! Как называется эта местность, где мы теперь находимся?— Это асиенда дель-Пальмар, одна из самых значительных во всей Соноре.— А давно мы здесь?— Да уже тридцать три дня!— Уж так давно! Что же должен обо мне думать почтенный владелец этой асиенды, так радушно открывший нам двери своего дома?..— Он рад, что нам удалось спасти вас! Доктор Мартино считает ваше выздоровление чудом; он несколько раз говорил нам, что, если бы не кровь, так сильно хлынувшая у вас тогда, вы могли умереть.— А кто этот доктор Мартино?— Это здешняя знаменитость, врач француз, ухаживавший за вами, как за родным сыном!— О, я должен его отблагодарить!— Вы скоро увидите и его и владельца асиенды. Он удивительный человек — так нежен, заботлив и предусмотрителен!— Какой же я неблагодарный! Я даже не спросил его имени!— Зовут его дон Порфирио Сандос.— Что? Дон Порфирио Сандос?! — воскликнул молодой человек. — Неужели?!— Да!— О, в таком случае я хочу!..В этот момент дверь комнаты тихонько отворилась, и на пороге показался сам дон Порфирио с приветливой, ласковой улыбкой.— Замолчите! — сказал он, прикладывая палец к губам. — Вы слишком много говорите для больного, дорогой гость мой; довольно того, что вы теперь знаете, что сам Господь привел вас сюда, а когда вы совсем поправитесь, и силы вернутся к вам, тогда мы поговорим, сколько вам будет угодно. До тех пор потерпите немного, а, главное, берегите себя, не утомляйтесь, не говорите много; доктор Мартино предписывает полный покой!— Благодарю вас, кабальеро! Я постараюсь быть послушным! — отозвался больной с многозначительной улыбкой.Однако, выздоровление дона Торрибио затянулось на целых два месяца, — так трудно ему было оправиться от страшного потрясения.Во все это время дон Порфирио Сандос и доктор Мартино постоянно старались развлекать больного, разговаривая с ним о всяких пустяках, но тщательно избегая серьезного разговора.Но вот настало время, когда юноша совершенно поправился; силы вернулись, и он чувствовал себя превосходно. Теперь уже дон Порфирио не имел предлога откладывать объяснения. И вот однажды по утру он вошел в комнату молодого человека — как раз в тот момент, когда дон Торрибио оканчивал свой туалет и отдавал приказание седлать коня.— Вы хотите ехать, сеньор? — спросил асиендадо.— Да, дорогой хозяин, хочу немного проехаться, — я чувствую потребность в свежем воздухе и думаю, что час-другой в седле не повредит мне.— Конечно, прогулка верхом — это замечательно, тем более до завтрака! — смеясь, заметил дон Порфирио. — Вы хотите ехать один?— Да, за неимением компании!— Ах, вот как! Ну, а что, если бы я поехал с вами? Что вы на это скажите?— Вы? О, это было бы прекрасно!— Так вы согласны?— Конечно! Пепе, скорее, друг мой, коней дону Порфирио и мне!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76