Несколько дней спустя после отъезда графа, согласно его распоряжению, капитан уехал, увозя детей, теперь уже круглых сирот, и нескольких верных слуг Кортесов, выросших в доме графа и безусловно преданных его семье, а также дона Порфирио Сандоса, на асиенду дель-Энганьо.Конечно, капитан очень бы желал отделаться от молочного брата графа, но он не имел предлога для того, чтобы удалить его. В ночь отъезда граф в присутствии всех почти официально поручил своему молочному брату надзор за своими малютками, прося его никогда не расставаться с ними, так что волей-неволей капитану приходилось терпеть подле себя этого человека, которого он так страшно ненавидел в душе, хотя и тщательно скрывал это чувство.Граф так разумно распорядился своим имуществом, что испанцы, несмотря на его явное восстание против испанского правительства, не могли конфисковать его поместий и капиталов: все свое громадное состояние он разделил на три доли, причем самая меньшая из них была присуждена им самым законнейшим образом, как уже говорилось раньше, родственнику его, капитану, а две остальные несравненно более значительные и почти равные доли он передал таким же законнейшим путем, в силу строго оформленных актов и документов, — одну своему молочному брату Порфирио Сандосу, а другую — одному дальнему родственнику, человеку чрезвычайно богатому, представителю одной из младших ветвей фамилии Кортесов.Человек этот пользовался громадным влиянием в провинциях Аризона, Синалоа и Сонора, и испанское правительство было поневоле принуждено ладить с ним, чтобы не нажить себе в нем серьезного и опасного врага, в особенности во времена смуты и полнейшей анархии. Конечно, дон Порфирио Сандос не был ни столь влиятельным, ни столь значительным лицом, но и его влияние на индейцев было весьма небольшим и, кроме того, он держался совершенно в стороне от всякого рода политических интересов и движений. В силу всего этого оба они были совершенно неприкосновенны и покойно наслаждались своими громадными богатствами, приводя тем в бешенство завистливого и алчного капитана.Не взирая на строгое распоряжение графа касательно постоянного присутствия дона Порфирио при его делах, капитан, вероятно, постарался бы каким-нибудь путем обойти это распоряжение, но одна тайная причина побуждала его не только терпеть в доме присутствие дона Порфирио Сандоса, но и выказывать ему возможное уважение, почет и даже постоянно советоваться с ним, когда дело касалось детей.Но дона Порфирио трудно было провести: он уже давно угадал тайную мысль капитана, в силу которой тот так предупредительно и дружелюбно относился к нему. Всем членам семьи Кортесов, в которой предание или легенда об асиенде дель-Энганьо было чем-то вроде символа веры, было известно, что асиенда есть только внешнее здание, построенное над целым рядом подземных ходов, галерей и зал, наполненных несметными сокровищами. Знал об этом и капитан, но дело в том, что граф, по забывчивости или же умышленно, открыв капитану тайну пути, ведущего к асиенде, и секрет, как проникнуть в нее, совершенно не ознакомил его со внутренними потайными ходами, ведущими в подземелья. Он, так сказать, ознакомил его только с обитаемой частью дворца, похожей на все другие асиенды.Сначала это не особенно огорчало капитана, который был уверен в том, что, поселившись на асиенде, он сумеет путем старательных розысков и наблюдений добиться того, что хотели утаить от него. Но он ошибся: все его старания пропали даром, несмотря на то, что им были затрачено на это много энергии и настойчивости, много хитрости и изобретательности. В конце концов, он принужден был сознаться в том, что ему, вероятно, никогда не удастся добраться до удивительных тайн этого жилища.Человек, ставший милостями графа из нищего, умирающего с голода, богачом, имеющим до ста тысяч пиастров обеспеченного ежегодного дохода и в перспективе еще миллион пиастров, считал себя обиженным судьбой, нищим бедняком в сравнении с тем Крезом, каким он мог бы быть, если бы граф открыл ему тайный путь к подземельям воладеро. Как новый Тантал, он лежал на грудах золота, видел перед глазами отрадный блеск благородного металла — его распаляемое страстью воображение рисовало ему целые горы золота, жемчугов, драгоценных бриллиантов и алмазов. Он уже протягивал к ним свои жадные руки, почти дотрагивался до них и не мог схватить их, не мог овладеть ими, потому что между ним и этими сокровищами лежала непреодолимая преграда. А здесь же, рядом с ним, был человек, который мог одним словом положить конец мучениям, и этот человек умышленно не замечал и не понимал его намеков, и на все его ловкие вопросы только покачивал головой, сопровождая этот жест неизменной иронической улыбкой.В продолжение целых двух лет дела оставались все в том же положении: капитан и дон Порфирио Сандос были, по-видимому, добрыми друзьями, но в сущности их взаимная ненависть друг к другу достигла за это время крайних пределов. В течение этих двух лет случилось ужасное несчастье: маленькая дочь графа, ребенок хилый и болезненный вообще, вдруг заболела какой-то страшной, непонятной болезнью и, несмотря на все старания искусного врача и на уход преданной кормилицы и самого дона Порфирио, менее чем в два месяца ребенка не стало. Эта странная смерть еще более усилила и подтвердила подозрения дона Порфирио и, несмотря на уверения врача, что ребенок умер от малокровия и истощения сил, он упорно продолжал предполагать здесь убийство и отказался наотрез подписать удостоверение в естественной смерти девочки, и решил еще зорче следить за жизнью и здоровьем оставшегося в живых мальчика, будучи убежден, что капитан замышляет и его убийство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76