И теперь момент возник подходящий. Лектор доложил, что есть материализм и есть идеализм и какая между ними разница. Ну, слово за словом, деду стало интересно, и он сказал, что дело это непростое — разница между телом человека и сознанием его, а тем более фантазией. И тут для работы еще непочатый край, и конь не валялся, и еще думать и думать.
И Тоша встрепенулся.
— Ты в бога веришь? — спросил он деда.
— Погодите, — сказал лектор. — Это его частное дело.
— Для всех частное, для него нет. Он воду мутит. Напрямик говори, чтоб люди знали, — в бога веруешь?
— Объявится — поверю, — сказал дед. — Не объявится — и верить не во что.
— Вульгарные у вас взгляды, — сказал лектор. — У вас материализм, но вульгарный.
— «Вульгарный» в переводе с латынского означает «народный», — сказал дед.
Пока ученый человек соображал, какой лаптой отбить дедов мячик, Тоша восстал возле графина, аки лев рыкающий.
— Встань, Зотов, и скажи народу свою идеологию, — велел ему Тоша. — А мы поглядим — наш ты или не наш?
— А ты-то кто? — спросил дед. — Начальник советской власти?
— Видите, товарищи? Видели? Я, Зотов, председатель собрания!
А Тошу уже боялись. Нэп. На бирже труда очередь. Гулящие девочки под фонарем тоскуют. Уволят — чем семью кормить будешь?
— Нам известно доподлинно, что ты, Зотов, сектантские книжки хранишь и читаешь, и, значит, расскажи собранию о своей секте: как называется и кто в ней участник.
— Секта моя называется зотовская, — ответствовал дед. — И в ней я да Петька — мой внук. А больше никого не пустим.
В зале даже девчонки-подсобницы захихикали. Председатель Тоша выкатил глаза белые, как у сушеной таранки, и стал колотить по графину.
— Графин пожалей, — сказал дед. — Тебе чего надо?
— Не наш человек, — определил Тоша. — И биография твоя запутана донельзя, и есть данные, что и фамилия твоя не Зотов, а Изотов, короче — выкладывай свою биографию!
— Может быть, не сейчас? — спросил ученый человек.
— А собрание веду я, — сказал Тоша. — Давай, Зотов, всю правду. От рождения.
— Рождение мое покрыто тайной, — сказал дед.
— Как это? — радостно испугался председатель и стал рыться в бумагах. — Какой тайной? В чем тайна? — И запредвкушал, глазами забегал.
— Тайна в том, — сказал дед, — что я мог и не родиться, однако родился.
— Ну дак и я родился, — сказал председатель.
— Ну дак и твое рождение покрыто тайной, — сказал дед.
В зале заржали.
— Мы материалисты, — сказал председатель.
— Это кто материалист? Ты, что ли? — спросил дед. — С чего ты взял?
— Я не идеалист, — сказал председатель. — Значит, кто я?
— Неграмотный, — сказал дед. — И брехун.
— Я?… Вы слышали? Я?
— А если ты материалист, то что есть материя? — спросил дед.
Ученый человек пришел на выручку:
— Материя — это объективная реальность, данная нам в ощущении.
— Вот так, Зотов. Понял? — обрадовано сказал Тоша.
— А из чего состоит материя? — спросил дед. Ученый человек обрадовался, что разговор ушел от склоки.
— У вас пытливый ум, — сказал он. — Но есть установленные факты. Материя состоит из частиц, значит, и все живое можно из них собрать. В принципе.
— А пробовали? — спросил дед.
— Наука этим занимается. Советский ученый высказал научную идею.
— А получилось собрать? — спросил дед.
— Наука этим занимается.
— Вот когда получится, тогда и поверю.
— Это же идея! — услышав знакомое слов, вскричал Тоша. — Идея! Ты безыдейный?! Ты, значит, против идеи?!
— Как же без идеи? — сказал дед. — Без идеи нельзя. Однако пришла идея — проверь на деле.
Дед упорно не давал пришить себе безыдейность, однако тут и ученый человек разозлился: наука дело святое, и сомневаться в ней никому не позволено.
— Есть такие идеи — чтоб их проверить, нужны годы! Годы! — загонял он деда в дальний угол.
Рабочие притихли. Они уже понимали, куда клонится дело и ветер дует. Уволят — на что жить будешь?
— Ну факт, — сказал дед. — Сад посадил, возделывай и жди плодов. Кто спорит?
— Значит, нужна еще вера в эту идею! Вера! — дожимал деда ученый человек.
— Ты, может, и в коммунизм не веришь? — поставил Тоша последнюю точку.
— Без веры нельзя, — сказал дед. — В коммунизм я верю, поскольку другого выхода у человека нет. Остальное все человек перепробовал, кроме этой надежды, — сказал дед. — Но вот я не верю, Тошка, что один ты знаешь, как коммунизма достигнуть. Есть тебя и поумней.
Это ему-то, Тоше, да при всех! Стало совсем тихо.
— Это кто же, к примеру,? — тихо спросил Тоша.
— К примеру, Ленин, — так же тихо ответил дед. И в этой тишине дедова ответа из коридора стало слышно, как сапоги бегущего человека бухают по доскам: беда… беда… беда…
Человек из коридора рванул дверь и остановился.
Вьюга сорвала бумажные протоколы, реальная вьюга.
Потом стали звереть морозные гудки, и больше Зотов ничего не помнит, потому что умер человек, на разум и величие которого опирался дед в своих спокойных вопросах и не поддавался дешевке ответов.
Это был двадцать четвертый год века.
Все.
11
…Напротив, через улицу, будут школу строить. Небо высокое, синее, на небе облака барашками, под облаками свалка и окружная дорога. Две палатки хлебные рядышком — частная и государственная. Парня семи лет послали кило черного купить, а он снизу орет: «Папанька! Маманька! Кил нету! Одни хунты!»
Не успели оглянуться, а на дворе двадцать восьмой год и Сережке шестнадцать лет.
— Петя… — говорит жена. — К Сереньке барышня приходила. Альбом принесла, а в нем песни переписаны.
— А звать как?
— Клава… Отец ее у Асташенкова счетоводом.
— Знаю ее. Четвертой Маркизе дальняя родня. Ах ты, Клава, Клава…
Осень пришла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97