Да это же привратник Покерхауса! Окончательно Каррингтон узнал его по зажатой в зубах трубке. Привратник заплатил, уселся в углу и закурил. Каррингтон втянул в себя дым – и прожитых лет как не бывало, он превратился в студентика, забежавшего за письмом в привратницкую Покерхауса. Кухмистер. Как мог он забыть эти деревянные движения, военную выправку! Бессменный, как геральдический зверь на воротах колледжа. Каррингтон часто наблюдал за ним из окна. Каждое утро Кухмистер, в неизменном котелке, маршировал по двору, освещенный лучами раннего солнца, похожий на стражника в шлеме, и черная тень бежала за ним по газону. «Старая волынка у ворот зари» <Намек на название первого альбома рок-группы «Пинк Флойд» «Волынка у ворот зари» (1967)>, – пошутил как-то раз Корнелиус. А теперь привратник сидел сгорбившись над кружкой, посасывал трубку и хмурился, думая о своем. Каррингтон разглядывал его тяжелые черты. Какое сильное, мрачное лицо! «Декан напоминает пузатую пивную кружку, а Кухмистер – прямо персонаж Чосера», – думал Каррингтон. Правда, из «Кентерберийских рассказов» он помнил только пролог, да и то смутно. Да, выразительное лицо. Каррингтон допил пиво, заказал еще и подсел к привратнику:
– Кухмистер, я не ошибаюсь?
– Ну? – коротко бросил тот, недовольный непрошеным вторжением.
– Вы, верно, не помните меня. Я учился в Покерхаусе в тридцатых годах. Моя фамилия Каррингтон.
– Помню. Вы жили в комнатах над столовой.
– Позвольте, я вас угощу. Ирландский портер, да? – И не успел Кухмистер возразить, Каррингтон вернулся к стойке.
Привратник неодобрительно смотрел на него. Он хорошо помнил Каррингтона. Его еще звали «Берти». Берти-кокетка. Не джентльмен. Подвизается теперь на сцене, вроде клоуна. Каррингтон принес кружки и сел.
– Вы, наверное, ушли на покой, – заговорил он.
– Какой там покой! – проворчал Кухмистер.
– Не хотите ли вы сказать, что по-прежнему служите? Бог мой! Сколько лет прошло! – Корнелиус говорил с наигранным пылом интервьюера: что-то в Кухмистере пробудило в нем охотничий инстинкт. Каррингтон сделал стойку.
– Сорок пять лет, – сказал Кухмистер и залпом осушил кружку.
– Сорок пять лет, – эхом повторил Каррингтон. – Поразительно.
Кухмистер поднял кустистые брови. Он не находил в этом ничего поразительного.
– А теперь вы на пенсии? – гнул свое Каррингтон.
Кухмистер посасывал трубку и не отвечал. Журналист глотнул еще пива и сменил тему.
– Посносили старые пивные. Кинг-стрит уже не та. Студенты небось пивные марафоны больше не устраивают?
Кухмистер покачал головой.
– Их было четырнадцать. И в каждой надо было принять по кружке. За полчаса. Не так-то просто. – Он снова замолчал.
Каррингтон понял его настроение. Уходят старые времена, а вместе с ними и время старшего привратника. Поэтому-то старик так мрачен. Но только ли поэтому? Каррингтон зашел с другой стороны.
– Но Покерхаус не меняется.
Кухмистер стал мрачнее тучи.
– Еще как меняется. Так меняется, что... – Он сложил губы, как будто хотел плюнуть на пол, но вместо этого отвернулся и понюхал свою трубку.
– Вы о новом Ректоре?
– И его шайке. Женщины в колледже. Самообслуживание в столовой. А прислуга, которая жизнь отдала Покерхаусу! Ее вышвыривают на улицу. – Кухмистер допил пиво и грохнул кружкой об стол.
Каррингтон сидел тихо-тихо, как хищник в засаде.
Кухмистер снова раскурил трубку и выпустил облако дыма.
– Сорок пять лет я был привратником, – опять заговорил он. – Это же целая жизнь, правда? – Каррингтон торжественно кивнул. – Я торчал в привратницкой, а жизнь проходила мимо. Мальчишками мы поджидали, бывало, у костела кэбы молодых джентльменов. Они ехали со станции. «Давайте поднесу вещи, сэр», – и бежишь рядом с лошадьми всю дорогу до колледжа, а потом тащишь сундуки в комнаты. За шесть пенсов. Вот так. Пробежишь милю. Поднесешь сундуки. Заработаешь шесть пенсов. – Кухмистер улыбнулся, вспомнив былое.
Каррингтону показалось, что воодушевление привратника прошло. Определенно, он живет не только воспоминаниями. Кухмистер чем-то раздосадован. Нечто подобное испытывал и Каррингтон. Ведь его обидели те же люди. Это их проклятое высокомерие! Эта подлая снисходительность, с которой они изучают тебя, словно букашку под микроскопом. Пусть ты слаб, пусть жалок, но как они смеют! На мгновение журналист почувствовал в привратнике товарища по несчастью.
– А теперь они преспокойно извещают вас об увольнении? – спросил он.
– Кто сказал? – ощетинился Кухмистер.
Каррингтон завилял:
– Штат сокращают... Вы говорили что-то такое...
– Не имеют права, – почти про себя заговорил Кухмистер. – Не случилось бы такого при лорде Вурфорде.
– В мое время колледж пользовался отличной репутацией у прислуги, – поддакнул Каррингтон.
Кухмистер внимательно взглянул на него.
– Да, сэр. В Покерхауре всегда поступали по совести.
– Это я и имел в виду. – Каррингтон напустил на себя важность. По-видимому, это необходимо, чтобы войти в доверие к Кухмистеру.
– Лорду Вурфорду такое и в голову бы не пришло. Он прислугу жаловал. Оставил мне по завещанию тысячу фунтов, – продолжал Кухмистер, – я их и предложил Казначею. Чтобы помочь колледжу в беде. А он нос воротит. Представляете? Взял да и отказался.
– Вы предложили ему тысячу фунтов, чтобы помочь колледжу? – переспросил Каррингтон.
Кухмистер кивнул:
– Ну да. А он мне: «Что вы, что вы, не возьму». Да тут же меня и уволил. Представляете?
Представлял Каррингтон или не представлял – не суть важно. Но история – первый сорт!
– А еще и Райдер-стрит продают, – добавил Кухмистер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72