Действительно, за все четыре года чужбины он написал матери всего одно письмо и позвонил пару раз. Сначала ждал, когда дела поправятся, чтобы было о чем писать. Затем, когда дела вроде бы пошли на лад, как-то не тянуло писать. "Главное, что все нормально. Мать должна чувствовать это. Она всегда улавливает каким-то особым чутьем, когда мне хорошо или плохо, — успокаивал он себя, пытаясь оправдать лень и безразличие. — Ей скоро 50.
Поднакоплю деньжат, возьму отпуск и поеду к ней… Соберу всех родственников и соседей, закачу пирушку с живой музыкой, а шабаш буду давать только в валюте — пусть знают, какой я теперь…"

Глава 23
Артем отнес коньяк и палочку бастурмы заместителю начальника тюрьмы.
— «Арарат»! Мой любимый!.. Конечно, мне приятно, но зачем было тратиться? — начальствующий земляк пригласил Артема сесть и стал раскупоривать бутылку. — Хоть и возбраняется пить во время работы, но разик можно. Тем более, что повод весьма уважительный имеется.
Он достал из шкафа два стакана и разлил коньяк.
— Что ж, с повышением! — бодро сказал зам.
Прежде чем чокаться, Артем произнес встречный тост:
— За вас, Артур Борисович!.. Вы фактически вынули меня из петли.
Артем поймал себя на мысли, что впервые за последнее время он искренен по отношению к другому человеку.
— Да ладно, давай пить! — отмахнулся Артур Борисович. — Давно не пробовал наш, армянский!
Он пил медленно, смакуя каждый глоток.
— Отличный коньяк! Он самый!.. — произнес земляк с довольным и одновременно страдальческим выражением лица. — И все же, не утолить таким способом тоску по родине. Тяга к ней передается вместе с молоком матери… Но иногда, дорогой мой, родина предстает в образе злой мачехи…
Приложив тыльную часть руки к губам, Артур Борисович с полминуты молчал, как бы вспоминая что-то.
— Однажды и меня больно обидели там… Впрочем, что рассказывать?.. — голос его неожиданно упал.
Артем с удивлением увидел, как у земляка заблестело в уголках глаз, как дрогнули скулы, изрезанные мужественными морщинами.
— Из-за женщины я вынужден был оставить все: дом, родителей, друзей… — зам старательно выговаривал каждое слово, потому что в минуту волнения его природный недостаток речи усугублялся.
— Да, я был безумно влюблен. Влюблен впервые, со всей силой и искренностью первого настоящего чувства… Я — ущербный, наивный и ослепленный мальчишка, на полтора года младше ее. А она — писаная красавица… Естественно, отказала. Но это еще полбеды. Оттолкнула, грубо прервав меня на полуслове: «Иди научись для начала говорить по-человечески. А то лаешь, как собака…» Артур Борисович перевел дыхание, закурил. В том, как опрокинув голову, он выпустил краешком рта несколько жидких колечек дыма, Артем почувствовал какую-то обреченность. Оба они молча наблюдали, как невесомые колечки медленно поднимаются вверх, растягиваясь из стороны в сторону, и постепенно тают в воздухе.
— Тогда я был очень молод, горяч и опрометчив! — Артур Борисович снова заговорил.
— Мне казалось, что везде, за каждым углом, затаилась измена, что все тычут в меня пальцем и смеются. Я не знал, куда себя деть… Тут весьма кстати призвали в армию. Это было настоящее спасение! Тогда страна советов была одна общая, необъятная родина, и на распределительном пункте я попросился на крайний север, как можно дальше от моей с тобой настоящей родины. Просьбу мою работники военкомата приняли с удивлением и нескрываемой радостью… После службы остался здесь…
Зам притушил сигарету в пепельнице в виде птичьего гнезда, обвитого змеей. Ее, по всей видимости, искусно смастерил кто-то из заключенных, используя сподручный материал, природу которого сразу трудно было определить.
— Короче говоря, я бежал, не оглядываясь. Бежал с глубокой и незаживающей раной в сердце, ища прибежища и успокоения на чужбине. Ведь тогда родной край ассоциировался у меня с моей нелепой любовью…

Глава 24
Очень часто, слушая того или иного собеседника, Артем невольно цеплялся за его слова, задумываясь о чем-то своем, подспудно его волновавшем. Сейчас он пытался понять, почему почти все встречавшиеся до сих пор ему люди — и стар, и млад, говоря о женщине самое разное, часто полярное (кто-то настойчиво советовал держаться от них подальше, кто-то, наоборот, чаще и ближе общаться с ними), неизменно отзывались о них, как о существах роковых, причем с отрицательным смыслом. А ведь по собственным наблюдениям Артема все обстояло наоборот — не женщина, а мужчина часто нес в себе разрушение: его отец, рябой участковый, студент Квазимодо, да и он сам с его нелепой робостью и в то же время необъяснимой агрессивностью…
— Страсть к женщине подобно огню. Если ты его контролируешь, она согревает, если нет — сжигает, — продолжал тем временем Артур Борисович. — Конечно, несуразная моя любовь помогла мне в определенном смысле: я добился своего, дослужился до подполковника. Но не зря говорят, что чужая невеста всегда кажется краше. В действительности все оказалось мишурой: должность, положение, привилегии…
Думал, уйду далеко, и родина перестанет даже сниться мне. А она все снится и мерещится. Родина, как нога или рука, органическая составная человека. А чужбина похожа на протез — каким бы качественным он ни был, никогда не станет полноценной заменой живой части организма… Знаешь, что я любил больше всего в отрочестве? Ездить на лето к бабушке, лазить по тутовым деревьям и лакомиться сочными сладкими ягодами. Особенно мне нравилась немного перезрелая тута, она словно вбирала в себя солнце, в ней чувствовался аромат и вкус лета… А еще я соскучился по вкусу горной родниковой воды… Как это было давно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41