— На дичь приберёг?— А что, дед?— Да ничего. Так, к слову… В другой раз он заметил:— Слыхал, за перевалом уже и землю разделили бедным? Сам бы сходил посмотреть, да ноги не те…— Я тоже поглядел бы, — заговорил Пичкарь. — Только как же идти одному?— А ты один и не ходи. Есть ещё… охотники. Которые с винтовками. Кто, как ты, зверьё подстерегает.— Где ж они?— А ти не спеши, — дед выбил трубку, медленно поднялся. — Приходи в субботу, когда солнце сядет, к кривой сосне…— Так я тогда приду не сам — ещё с одним хлопцем. Из вашего же села Голубиного.— С Улиганцем? — прижмурился дед.— Айно, с Василем…— А я думал, с тем, что живёт по соседству со мной, с Иваном Улиганцем.— Хитрые вы, диду…— Да и ты, как погляжу, не из простачков.Дмитро пришёл в село, чтобы попрощаться. Сосед Петро Матущак устроил его на ночь в своём сарае — в метрах двадцати от отцовской хаты. Устроил просто вовремя: тёмные тени появились под вечер у дверей. Зазвенели окна, вскрикнул старый отец.Дмитро сжал винтовку, но сдержал себя — и бросил её в сено: ничего не поможет, а навлечёт беду на всех — и родных, и соседей.Только на третью субботу у кривой сосны дед Илько собрал восемь человек. Сюда пришли оба Улиганца, Иван и Василь, ещё Анна Гецянин из села Уклина. Пришли и незнакомые — все с оружием.На рассвете выбрались к Ждениеву, пошли через узкие ломтики огородов. Вдруг Василь насторожённо схватил Пичкаря за руку:— Смотри!У корчмы появились солдаты в накидках — не разберёшь, жандармы или пограничники. Кто-то из друзей дорвал с плеча винтовку…— Не надо, — сказал дед. — Мы-то уйдём, а над людьми учинят расправу.Потом провёл их молча к перевалу. Перекрестил каждого:— Ну, с богом!В стороне услыхали стрельбу. Анна шепнула:— Не мы одни выбрали эту ночь…За перевалом командир, к которому доставили восьмерых перебежчиков, устало вздохнул и потёр помятое бессонницей лицо:— Что же, и в обед начали уже переходить?Пичкарь пристально всматривался в незнакомую форму: три красных квадратика в зелёной петлице. Прикинув в уме звание, сказал:— Мы свои, пан… хочу сказать, товарищ старший лейтенант, совсем свои.— Конечно же, свои, — усмехнулся командир. — Все свои. Ночью идут с малыми детьми, а у венгров — минные поля. Видно, большая беда гонит, если, рискуя жизнью, всей семьёй границу переходят. А вот — пожаловали в полдень. И страху, выходит, уже никакого…— А мы страх за теми горами оставили…— То-то и оно…Командир добродушно ворчал, но пока расспрашивал, успел распорядиться, чтоб их накормили. Затем вышел проводить беглецов к машине:— Поедете в город, там ваших много собралось…Подошёл к Пичкарю поближе, заглянул в лицо.ЇВроде бы коллеги мы с тобой, пан-товарищ Пичкарь, — сказал командир. — Тоже был пограничником?Откуда вы знаете? — удивился Дмитрий.В прошлую субботу один старичок привёл двух девчонок. Сказывал: «Ожидайте хорошего хлопца — пограничника…» Ожидали, как обычно, ночью, а ты решил, значит, поспеть прямо к обеду… * * * Здесь, на западных бастионах Советской страны, предгрозовая тишина не вводила людей в заблуждение. Потоки беженцев, спасавшихся от страшного фашистского нашествия, только усиливали напряжение. Но закарпатцы отправлялись все дальше на восток, и ужасы, тревоги оставались позади.Вот когда жалел Пичкарь, что не шибко грамотен — школа его прошла на чужих пастбищах, потом вместо ручки пришлось топор держать в руке, а то — и винтовку. Новый мир быстрее открывался тем, кто имел больше знаний. Но в Советской стране Дмитрий не почувствовал себя одиноким. Даже казалось поначалу, что это просто счастье такое выпадает — встречается столько участливых друзей. А вскоре он понял: здесь, в стране трудящихся, люди не привыкли быть равнодушными к судьбе других.И вот началась война.Память просеивает сквозь сито времени случайные встречи, оставляя на поверхности самые драгоценные. Тронешь их воспоминаниями — сразу заблестят, оживут события… Вот мелькнуло бледное, худощавое лицо кадровика из далёкого леспромхоза на востоке, где Пичкаря устроили на привычную для него работу. Кадровик часто приходил к рабочим в общежитие, усаживался у раскалённой печки. Беседовал и с Дмитрием: расспрашивал его про Карпаты, верховинские села, Родниковку. Когда Пичкарь заводил разговор о фронте, кадровик нервно закуривал:— Погоди немного…Откуда было знать, что кадровик присматривается к этому лесорубу, прощупывает характер? Однажды у печурки, слушая рассказы Пичкаря о родном Закарпатье, Иван Степанович — так звали этого человека — вдруг затянул простуженным голосом: «Верховино, св і тку ти наш, Гей, як у тебе тут мило…» По его щекам пошли красные пятна:— Были у меня хорошие друзья, тоже… лесорубы.— В Карпатах?— Да нет… В другом краю. Там было очень жарко. Тем не менее они пели свои песни.Пичкарь удивлённо поглядывал на кадровика. Покрасневшее лицо собеседника стало каким-то молодым, и, казалось, был он где-то далеко-далеко…— Вот так-то, камрад… Лесорубы — они всякие песни знают. Сейчас спать тебе пора, а завтра продолжим…Но не пришлось выслушать продолжение рассказа Ивана Степановича: кадровика увезли в больницу, а Пичкаря вызвали в контору. Там военный сообщил, что в Бузулуке формируется Чехословацкая бригада.— Мы получили насчёт вас ходатайство, так что считайте — все в порядке, — сказал он Дмитрию.— Кто же — если не секрет — ходатайствовал?..— Отдел кадров леспромхоза.Шофёр лесовоза, подкинувший Пичкаря на станцию, сдержанно вздохнул:— Повезло тебе. Дмитрий согласился:— Конечно, повезло: начальник отдела кадров оказался тоже лесорубом…— Лесорубом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41