Прежде, чем они впервые сбреют бороды и получат право быть избранными на почётные должности, все может случиться!…» VI Тиберий вернулся во дворец, вполголоса проклиная несговорчивых сенаторов. Грузно вошёл в опочивальню, дал несколько пинков молосскому догу, спящему у входа. Собака пронзительно завизжала и отскочила от императора, поджав хвост. Тиберий досадливо поморщился: собачий визг раздражал его. В порыве злобы император схватил большое серебрянное блюдо с фруктами, стоявшее на низком столике у стены. Грязно выругавшись, он швырнул блюдо в голову животному. Пёс испуганно выскочил из опочивальни; блюдо надрывно зазвенело, описывая круги по мозаичному полу; яблоки и персики рассыпались. Голубоглазый раб в короткой тунике поспешно бросился подбирать фрукты.— Убирайся вон! — заорал Тиберий, дико вращая глазами.Раб, все ещё стоявший на коленях, покорно отполз к выходу, унося с собой те фрукты, которые успел поднять.Тиберий подошёл к ложу, пощупал покрывало. В этот дождливый ноябрьский вечер постель оказалась холодной.«Велеть преторианцам привести пару рабынь, чтобы нагрели постель?.. — апатично подумал Тиберий. — Нет, не стоит. Я слишком устал. Сейчас мне нужен спокойный сон, а не любовные игры…» — решил он.Тиберий тяжело опустился на табурет, стоящий у очага, и протянул озябшие ладони к искристому пламени. Огонь окрасил оплывшее лицо Тиберия в оранжевый цвет. Резкие тени исказили лицо императора, придавая ему сходство со старым сатиром.Неожиданно Тиберий услышал за спиной подозрительный шорох. Он испуганно вздрогнул и резко обернулся, сжимая в кулак дрожащую руку. Тёмная бесформенная фигура отделилась от противоположной стены и угрожающе надвигалась на Тиберия. Император хотел закричать и с нестерпимым ужасом почувствовал, что язык прилип к сухой гортани. Преторианцы за стеной не услышали сдавленного хрипа цезаря, и он за одну секунду успел тысячу раз пожалеть о том, что прогнал собаку и раба.А тёмная фигура неумолимо приближалась. Казалось, она неслышно плыла по густому, насыщенному курениями и благовониями воздуху опочивальни. Тиберий застыл, как кролик, заворожённый взглядом змеи. Но, когда отсвет пламени упал на бледное лицо женщины в чёрном, Тиберий, к огромному облегчению, узнал Агриппину.— Агриппина!.. — почти неслышно выдохнул Тиберий. Он широко улыбнулся, чувствуя, как слезы счастья подступают к горлу — оттого, что это оказался не убийца. Агриппина молчала.Тиберий почти мгновенно успокоился и взял себя в руки.— Это ты, Агриппина? — произнёс император привычным насмешливо-высокомерным тоном. — Я не ожидал тебя сегодня. Что привело тебя в мою опочивальню? — он игриво подмигнул Агриппине Старшей и рассмеялся. Она внутренне содрогнулась от отвращения и продолжала молча смотреть на императора. Во взгляде женщины затаилась печаль и бессильная, бесполезная ненависть.Тиберий осёкся, всмотревшись в бледное лицо Агриппины. Ему вдруг стало не по себе. Как в те далёкие дни, когда уничтожающий взор Октавиана Августа сверлил пасынка, безмолвно укоряя его за бесконечные промахи. После смерти Августа никто не смел смотреть так на Тиберия, и он позабыл унизительное чувство сознания собственного ничтожества. До тех пор, пока Агриппина не встала перед ним статуей укора.Агриппина изменилась — наконец осознал Тиберий. Прежде император знавал иную матрону — величественно ленивую и увешанную золотом с головы до ног. Та, былая Агриппина часами рассуждала о притираниях и благовониях и, откинувшись на круглые персидские подушки, равнодушно-презрительным взглядом окидывала окружающих. У этой, новой Агриппины был взгляд затравленной волчицы. Исподлобья, с затаённой ненавистью и страхом смотрела она на императора. Теперь на Агриппине не было ни колец, ни ожерелий. Льняные и шёлковые ткани не обтягивали статную фигуру. Просторная чёрная туника, не перетянутая в талии золотым поясом, болталась нелепым балахоном. Сквозь бегло наложенный слой белил проступала покрасневшая, воспалённая слезами кожа.Но Тиберий не замечал ни потускневших глаз женщины, ни огрубевшей от слез кожи лица, ни дрожащих рук, на которых некрасиво вздулись серо-голубые жилки. Агриппина по-прежнему являлась для него олицетворением женской красоты — величественной и недоступной. Цезарь молча смотрел на неё, мучительно подыскивая слова, которые принято говорить страдающей вдове.Агриппина первая нарушила молчание.— Германик умер… — произнесла она почти неслышно.— О да, это большая потеря для Рима, — поспешно отозвался Тиберий.— Какое мне дело до Рима?.. — устало возмутилась Агриппина. — Умер мой муж!Тиберий лёгким, почти невесомым движением коснулся пышного плеча матроны.— Ты молода и красива, — пристально глядя в обведённые серо-синими кругами глаза Агриппины заявил император. — Когда пройдёт срок вдовства, знатнейшие и достойнейшие патриции будут толпиться у твоих ног, добиваясь внимания. Тебе останется только выбирать.— Такого, как Германик, я никогда больше не встречу… — качнув головой, шепнула она.— Возможно, встретишь лучшего, — неопределённо улыбнулся Тиберий. — Мужчину, который, ценя по достоинству твою красоту, принесёт тебе в дар всю империю…Яснее выразиться нельзя. Агриппина вздрогнула и ошеломлённо уставилась на цезаря.— Только согласись — и Рим падёт к твоим ногам! — напыщенно произнёс Тиберий и протянул руки к Агриппине, ожидая, разумеется, восторженного согласия.Агриппина больше не скрывала отвращения.— Ты хочешь взять меня в жены? — с недоверчивым презрением спросила она.— Да, — самодовольно ответил император, в ослеплении не замечающий странного выражения лица Агриппины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110