Испуганно приподнялась на ложе, натянув покрывало до подбородка.— Что ты ищешь, брат? — спросила она, чувствуя, как губы перестают повиноваться ей.— Я боюсь грозы, Друзилла! — жалобно ответил Калигула. — Позволь остаться с тобой! Только на эту ночь…— Оставайся… — взгляд девушки вдруг стал отрешённым и пустым. Ну что ж, пусть случится то, что рано или поздно должно случиться! Судьба её решилась без её участия. А Юлия Друзилла была не из тех, кто смеет противиться судьбе.Белокурая рабыня Гета, спавшая на циновке у ложа госпожи, обратила к ней одурманенный сном и непониманием взгляд.— Уходи… — велела Друзилла непослушными, окаменевшими губами. — Я подарю тебе новую тунику за молчание.Германка Гета послушно выскользнула из опочивальни. Она давно заметила странные взгляды, которыми юная госпожа обменивалась с родным братом. Она была незаметной свидетельницей угрюмых слез Друзиллы, жадных взглядов Калигулы, недомолвленных фраз, передаваемых из рук в руки веточек жасмина… «Брат и сестра!.. — ошалело думала Гета. — Мудрые старейшины моего племени запрещают такие браки! От них рождаются дети слабые и склонные к безумию». Выбравшись из опочивальни, германка усмехнулась со злорадством: «Пусть выродятся эти проклятые римляне!»
* * * Рассвет был бледен и тускл. И тело Юлии Друзиллы тоже выглядело серовато-бледным, когда Калигула поцеловал его в последний раз.— Уходи, пока никто не проснулся, — безжизненным голосом прошептала девушка.Калигула послушно поднялся с ложа, натягивая нижнюю тунику. Друзилла со смешанным чувством стыда и нежности засмотрелась на худощавую юношескую спину. Какое стройное тело у него — её брата, её любовника, её первого мужчины!.. «У меня никого нет, кроме Гая! Никто никогда не полюбит меня так, как он!» — растерянно думала Друзилла. И отчаянно цеплялась за эту мысль, казавшуюся ей оправданием.Калигула не смел обернуться и взглянуть в глаза Друзилле. Боялся прочесть во взгляде девушки безмолвный упрёк. Он и сам чувствовал, что этой ночью перешёл некий Рубикон, отделяющий дозволенное от недозволенного. И никогда Калигуле уже не стать прежним.Под сердцем неприятно закопошились угрызения совести. Гай поспешил заглушить их. Жить с угрызениями совести трудно, подчас — невыносимо. Лучше не испытывать их.Калигула нерешительно застыл, не зная, что сказать Друзилле на прощание. После такой ночи!— Ты меня любишь? — прошептала девушка, нарушая тягостное молчание.— Люблю! — выдохнул Гай, радостно поворачиваясь к ней. О, как он был благодарен Друзилле за то, что она заговорила первой! С каким небывалым приливом нежности он прижал к груди её растрёпанную рыжую голову!— После случившегося между нами ты не смеешь оставить меня.— Мы будем вместе до самой смерти, — искренне пообещал Калигула. XXXIV Днём жизнь продолжалась по-прежнему. Непреклонная Антония сажала внучек за прялку и веретено. Неустанно делала строгие замечания покорно склонившим головы девочкам. Друзилла начала тяготиться скучной и монотонной жизнью на бабкиной вилле.А ночи были наполнены пьянящей порочностью. Юлия Друзилла жгла в опочивальне восточные благовония; наблюдала, как скользят серые облака по темно-синему небу; дотрагивалась до шелка покрывал, ощущая почти плотское удовольствие. И, замирая, прислушивалась к ночным звукам. Ждала Калигулу.Друзилла научилась забывать, что её любовник — родной брат. Это было не трудно. Ведь они не росли вместе, и не виделись в течении почти десяти лет. К тому же, в характере девушки преобладало какое-то покорное равнодушие, граничащее с безразличием. Она не умела сопротивляться обстоятельствам, и плыла по течению, объясняя случившееся волею богов.Калигула открыл девушке новый мир — мир запретных страстей и наслаждений. И Друзилла с удовольствием убегала в этот мир от рутины, в которую втягивала её жизнь на провинциальной вилле.Жаркая душная весна, напоённая зноем раскалённых камней и стрекотом цикад, властно приказывала любить. А кого любить Друзилле, если на сотни стадий вокруг живут только прыщавые недоучки-провинциалы, вроде Мамерка Кассия?!Одним словом, все эти обстоятельства так перемешались в рассудке Друзиллы, что она сама не знала, какое из них сильнее толкнуло её в объятия брата.
* * * Гай приходил в опочивальню сестры около полуночи. Неслышно крался по пустынному коридору, пугливо замирая у каждой колонны.Калигулу радовало выражение нежности, с которым Друзилла встречала его. Порою он опасался, что девушка вскоре наскучит ему, как наскучили Галла и Домитилла. Но этого не случалось. Ночь за ночью Калигулу неизменно тянуло к Друзилле. И сердце замирало в неизъяснимом содрогании. Гай ещё не понимал, что это — любовь. Ненормальная, извращённая, но все же — любовь!Они лежали, прикрывшись красным покрывалом и прижавшись друг к другу усталыми, разгорячёнными телами.— Хочешь вина? — спросил Калигула.Друзилла лениво кивнула. Гай выбрался из постели. Поискал брошенную у ложа тунику и накинул её на вспотевшее тело. Налил розового вина в серебрянную чашу, сделал несколько жадных глотков и, присев на край ложа, передал чашу девушке.Друзилла пила вино большими быстрыми глотками. Несколько капель скользнуло по груди. Вино опьянило любовников, заставило позабыть об осторожности.— Хочешь, я спою тебе песенку, которой обучился в Риме? — довольно громко спросил Калигула.— О любви? — с пьяным кокетством отозвалась девушка.— О Тиберии! — засмеялся Гай и запел, подражая гнусавому голосу уличных певцов: Славься в веках, о божественный цезарь Тиберий!Рим проклинает и злобу твою, и коварство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110