— На вилле вашей бабки, Антонии. Позаботься о сёстрах!Матрона смолкла, страдальчески закусив губу. Поцеловала Калигулу в лоб увядшими губами.— Теперь уходи, — в покрасневших глазах женщины затаилась боль. — Иначе мне недостанет мужества…«Как я ненавижу Тиберия!» — думал Калигула, покидая опочивальню умирающей матери. Та же мысль билась в угасающем мозгу Агриппины. XXV Три дня спустя Агриппина Старшая скончалась, так и не притронувшись к еде. И сразу же быстроходный парусник отплыл к острову Капри с вестью о смерти.Ответ Тиберия прибыл к вечеру. Пандатерия находилась на расстоянии немногих стадий от печально известной императорской виллы. Цезарь позволил предать тело Агриппины должному захоронению. (А ведь мог и запретить!) Но урна с её прахом должна остаться на Пандатерии. Агриппина не будет похоронена в семейной усыпальнице Юлиев, рядом с Германиком.День выдался солнечный, безмятежный. Такие дни не редкость в начале осени. Лёгкий ветер доносил с моря терпкий запах гнилых водорослей. Калигула, вместе с тремя рослыми легионерами, нёс на плече чёрные носилки с телом матери. Три сестры в тёмных покрывалах потерянно брели следом, жалко всхлипывая.Шли в конце печальной процессии рабы и рабыни Агриппины. В последнем завещании матрона многим даровала волю, и они, отныне отпущенники, одели фригийские колпаки. Не было наёмных плакальщиц, не было пышности, соответствующей высокому положению умершей. Зато все, оплакивавшие Агриппину Старшую, искренне скорбили о ней.На широком квадратном дворе возвышался погребальный костёр из кипарисовых дров и можжевельника. Содаты установили траурные носилки поверх костра и отошли. Четверо детей Агриппины остались у её тела.Лицо умершей было укрыто восковой маской. Аромат ладана и кедрового масла заглушал запах тления. Девочки принесли с собой букеты поздних осенних роз и теперь усыпали цветами тело матери. Калигула осторожно вложил покойнице в рот золотую монету — чтобы, прийдя к мутным водам подземной реки Стикс, она заплатила перевозчику.Центурион подал Гаю зажженый факел. Калигула долго смотрел на мать, потом обречённо отвернулся и поднёс факел к костру. Вспыхнули ветки кипариса; зашипела горючая сосновая смола, которой предварительно окропили дрова. Повалил густой чёрный дым, от которого потускнело ярко-синее италийское небо. Заголосили рабыни, рвя на себе распущенные волосы. Громко заплакала Юлия Ливилла — младшая дочь, совсем ещё девочка. Калигула, не шевелясь, смотрел, как жаркое пламя пожирает дорогую сердцу покойницу.Костёр догорел. Рабы залили водой тлеющие угли. Присутствующие разошлись, оставив семью усопшей для исполнения последнего обряда.Три девочки и юноша молча бродили по пепелищу, выискивая среди углей материнские кости. Бережно омывали их вином и молоком, насухо вытирали и складывали в бронзовую урну. На полудетских лицах читалась тоска и растерянность.
* * * — Агриппина умерла, — говорил Тиберий, небрежно развалясь на ложе, установленном на террасе виллы в Капри.— Умерла достойнейшая и благороднейшая матрона Рима, — тяжело вздохнув, отозвался собеседник императора — старый сенатор Кокцей Нерва, друг Тиберия со времён юности.Император подозрительно покосился на него:— Издохла гадюка, брызгавшая на меня ядом! — пробормотал он. — Где ты увидел в ней благородство?— Никогда Агриппина не запятнала себя позором! — нахмурился Нерва. — Она стояла выше пороков, которым предаются недостойные мужчины и женщины.— А честолюбие разве не порок? — возмутился Тиберий. — Агриппина забывала о том, что место женщины — за прялкой! Таскалась за Германиком по военным лагерям. Рожала детей не дома, как положено благородной матроне, а в диких германских лесах! Рядила сына в солдатские одежды и требовала называть его Гаем Цезарем Калигулой!— Верная любящая жена, хорошая мать… — хладнокровно отозвался Нерва.— Она даже отдавала приказы центурионам от имени Германика! — император почти кричал. — Разве такое поведение пристало женщине?!— Агриппина была необыкновенной римлянкой! — печально улыбнулся старый сенатор. — Женские слабости и капризы — не для неё!— К тому же, Агриппина впала в распутство, — мстительно добавил Тиберий. — Она имела позорную связь с неким Азинием Галлом.— Ложь! — горячо возразил Нерва. — Не клевещи на покойницу, цезарь! Это недостойно мужчины и императора!Тиберий замолчал, не находя ответа. В груди закипала злость против старого друга. «Как он осмелился перечить мне? Вот сейчас велю бросить Нерву в темницу! Это заставит его одуматься и запросить пощады!» Но император даже не успел додумать до конца эту мысль, не то что — привести в исполнение.— Если достойнейшие мужи и матроны Рима предпочитают смерть, то я тоже не хочу жить! — торжественно произнёс сенатор.— Не говори глупостей, Нерва, — искоса глянул Тиберий.— Это не глупости, цезарь. Я действительно решил умереть. Потому и пришёл к тебе попрощаться. В память о нашей былой дружбе.Тиберий пристально всмотрелся в лицо Кокцея Нервы — смуглое, морщинистое, похожее на измятый пергамент орехового цвета. «Как он постарел, — тоскливо думал император. — Неужели я тоже выгляжу вот так — как разлагающийся труп? Но я ещё не устал от жизни! Я не перережу себе вены и не выпью чашу с цикутой! Пусть не надеются мои враги. Я всех переживу!»— Я ещё не решил, как умру, — отрешённо глядя на нимф и сатиров, резвящихся на стене, продолжал Нерва. — Может, истеку кровью в тёплой ванне. Может, уморю себя голодом, подобно Агриппине. Но знай, цезарь! Прежде, чем наступят ноябрьские календы, тебе доложат о моей смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110