Немцы больше не спрашивали, но взялись за хозяина, повели его во двор. Другие немцы, те, что остались, подошли к окну, и Платонов тоже подошел, увидел, что мужика поставили на огороде, а сами выстраиваются с карабинами напротив. Жалко, что хозяин пропадал. Видно было - сейчас расстреляют.
Рядом с Платоновым сердито закричала баба, которая до сей поры помалкивала, и кинулась в двери. Солдат у дверей растопырил руки. Она толкнула его и вырвалась.
Эта баба погубила Платонова, она принесла его синие шаровары с красными лампасами, гимнастерку. Теперь стало ясно, кто он такой.
- Казак! - сказал доброжелательный немец и сделал над головой жест, будто приминал чуб.
- Какой казак? - возразил Платонов. - Драгун я.
- Нет, ты казак. Волосы резал...Нехорошо. Нашим женщинам грудь резал, пальцы резал... Сейчас будешь наказан. - Немец провел себе по горлу и что-то скомандовал.
Платонова крепко схватили за руки, но он не вырывался, надеясь, что еще успеет обмануть немцев.
Его повели по улице, довели до того дуба и стали накидывать на сук тонкую лощеную веревку. Несколько желудей стукнулись на землю под ноги Платонова. Он поднял голову, посмотрел на солнце. Оно было еще высоко, не меньше, чем в три дуба над горизонтом. С востока доносилась горячая перестрелка, там шел бой.
Петлю спустили, подтолкнули казака в спину, он повернулся и вдруг заулыбался солдату. Ему почудилось, что это как кулачный бой в станице, когда молодые парни, и взрослые казаки уже намахались и с красными мордами сейчас начнут посмеиваться друг над другом. Но солдат снова толкнул его в грудь.
Через несколько минут Платонов был мертв, и только его красный мокрый прокушенный язык блестел живым страшным блеском.
* * *
Утром тринадцатого августа штаб второй армии должен был выехать в Нейденбург, чтобы начать новую волну наступления. О щипке в Лаутенбурге уже знали, ибо ночью из Сольдау от Артамонова прибыл с докладом Генерального штаба капитан Шевченко. Впрочем, Самсонов воспринимал положение на левом фланге как достаточно надежное, о чем свидетельствовала и последняя телеграмма, полученная в полночь, от командира первого корпуса: Артамонов решил при наступлении противника отвечать атакой. Поэтому до встречи с капитаном Самсонов жил еще вчерашним днем.
После встречи, выслушав доклад русоволосого, с малороссийским выговором капитана, Самсонов сказал Постовскому, что надо задержать наступление центральных корпусов.
- Давайте пригласим оперативное отделение, - посоветовал Постовский. Не надо спешить, Александр Васильевич.
Самсонов почувствовал, что начальник штаба думает по-другому и хочет переубедить его. Что ж, пусть пробует.
Пригласили Филимонова, Вялова и Андогского. Они вошли, как три богатыря - злой Филимонов, храбрый Вялов и быстроумный Андогский.
Постовский стал было объяснять положение первого корпуса, но командующий остановил его, взял управление в свои руки.
- Наступать в центре или повернуть все силы и ударить в немцу в тыл и фланг? - подвел итог Самсонов, возвращаясь к той мысли, которую все они еще в Варшаве считали главной стратагемой. Но нынче он остался один!
Первым начал говорить полковник Вялов, он был за продолжение наступления, только предлагал сделать первый корпус более устойчивым, придав ему в помощь все прибывающие в Млаву части - третью гвардейскую дивизию, первую стрелковую бригаду и тяжелый артдивизион.
Вялова поддержали Филимонов и Андогский, а затем Постовский сказал, что мы не позволим дать себя загипнотизировать и оторвать от главной задачи скорейшего наступления ради высших интересов державы.
Кому не позволим? Самсонову? Немцам? В словах Постовского прозвучало много задора. Александру Васильевичу не давал покоя упрек Жилинского в трусости. И он тоже стал думать не о положении своих корпусов, не об угрозе левому флангу, а о таких вещах, которые подчиняли его, командующего армией, абстрактным мыслям.
В самом деле, размышлял Самсонов, мы усиливаем Артамонова почти вдвое, подчиняем ему две кавалерийские дивизии, разве он не справится?
А трезвая мысль уступала абстрактным доводам. И еще не прибывшие войска, долженствующие входить в бой разновременно, пачками, и растянувшийся на двадцать верст фронт, который при движении центральных корпусов грозил растянуться еще на двадцать пять верст к северу вслед за уходящей вперед дивизией, - эти конкретные обстоятельства словно тушевались перед державным интересом.
"Артамонов должен справиться", - подумал Самсонов, вопреки всему, что знал об этом генерал раньше и вопреки мнению Крымова.
- Передайте генералу Артамонову, что ему на усиление поступают свежие части, - сказал Самсонов капитану Шевченко.
- Корпус должен удерживать Сольдау во что бы то ни стало! Верю, даже много превосходный противник не сможет сломить вашего упорства.
Пути назад не было.
Еще вчера опасность левому флангу была устранена сильнодействующим безотказным средством - отпиской в оперативном приказе, что ее вовсе нет, и сегодня ее тоже устранили.
Можно было выезжать в Нейденбург, взятый четыре дня назад генералом Мартосом.
Перед отъездом поступила телеграмма из Харбина, адресованная Самсонову. Она растрогала его, он покачал головой и показал ее Постовскому и Ноксу. "Ваше превосходительство настал великий момент когда на защиту родины поднялись все верные сыны России Мы корнеты окончившие в прошлом году Едисаветградское училище и служащие первом заамурском конном полку который имеет счастье числить вас в своих списках мы оторванные от родного отечества из далекой Маньчжурии шлем вам бывшему начальнику родного училища свою просьбу умоляем устроить нас в действующую конницу - корнет Пявко Доценко корнет Майгуренко".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77