Изнутри не доносилось ни звука, ставни были закрыты. Похоже, хозяина не было дома.
Не зная, чем заняться, Пилар неторопливо прохаживалась по дощатому тротуару и обдумывала дальнейший план действий. Нужно было вести себя очень осторожно. Она вовсе не хотела подвергать опасности жизнь Висенте, хотя Рефухио и обвинил ее в этом.
В дверях соседнего дома показался мужчина. Сразу было заметно, что это какой-то крупный городской чиновник. Он держался с достоинством, в руках у него была трость с золотым набалдашником — все говорило о том, что человек этот был небедный. Он обернулся и сказал, что-то женщине, вышедшей из дома следом за ним. Она была одета в бархатное платье и кокетливую кружевную шляпку. Пухленькие пальцы были унизаны кольцами. Наверняка это была его жена. Супружеская пара свернула вправо, туда, где стояла небольшая домашняя часовня, внутри которой находился алтарь, украшенный по случаю праздника кружевным покровом. Горели длинные восковые свечи в серебряных подсвечниках. На стене висело великолепное резное распятие. Сразу было видно, что часовня находилась в зажиточной части города.
На этой же стороне улицы располагалась аптека, на витрине были выставлены баночки и скляночки с разными снадобьями. Пилар миновала аптеку и побрела дальше. Ей пришлось обогнуть подгулявшую компанию, которая высыпала из кабачка. Там, у стойки, выстроилась целая батарея бутылок. Здесь было и каталонское вино, и кубинский ром, который называли «агуардьенте», и французское бренди, широко известное как «живая вода». Сразу за питейным домом находилась ювелирная лавка.
Пилар зашла туда и начала разглядывать побрякушки, лежащие на прилавке. Это были застежки из золота и слоновой кости, веера с костяными ручками, кольца и сережки с драгоценными камешками. Продавец клялся, что все это привезено из самой Фракии. Тут были и тончайшие кружева ручной работы, и тросточки с золотыми набалдашниками. Большинство продавцов жили при магазине, поэтому воздух то и дело оглашался плачем младенцев и руганью их матерей. Между домами были разбиты небольшие садики, где деревья тянули к солнцу свои зеленые ветви, радовали глаз яркие цветочные клумбы и красовались высаженные на грядках овощи, которые росли как на дрожжах в этой плодородной почве.
Повсюду слышалась французская речь. Испанская звучала очень редко. Названия магазинов были написаны по-французски, уличные музыканты наигрывали французские мелодии. Еда, которая готовилась на кухнях, источала французский аромат. Испанского здесь было очень мало. И нетрудно понять почему. Три четверти населения Луизианы были французами по происхождению, несмотря на то что уже двадцать пять лет эта земля была испанской колонией. Большинство тех, в чьих жилах текла испанская кровь, были мужчины, которые, прибыв сюда, брали в жены француженок. Даже сам губернатор не был исключением. Дети с колыбели слышали французский язык, ели французскую пищу, в школах их обучали учителя-французы. Но испанское правительство это ничуть не беспокоило. Новый Орлеан был важным стратегическим пунктом, поэтому необходимо было сделать его жителей счастливыми и довольными жизнью. И если они не желали привыкать к испанским порядкам — значит, так тому и быть. Вот поэтому-то Новый Орлеан и не был похож на другие колониальные города, и в особенности на Гавану.
Пилар добралась до конца улицы, именуемой Шартрской, и огляделась по сторонам. Отсюда одна дорога вела к пороховому складу, другая — к обычному жилому дому. Прямо виднелся частокол — стена, окружавшая город с трех сторон, оставляя открытым только выход к реке. Улица, которую Пилар собиралась пересечь, была сплошь покрыта липкой жидкой грязью. Она помедлила немного, наслаждаясь благодатным теплом этого весеннего дня. Порывистый южный ветер обдувал лицо, заставляя дрожать ее ресницы, теребил непокорные завитки волос, выбившиеся из тугого пучка. Дуновения ветра одновременно несли с собой и волшебный запах цветов, и ядовитые испарения с болот, окружавших город. Все здесь было незнакомым, непривычным. Пилар сделала глубокий вдох.
Нет смысла продолжать путь, решила она. Сегодня она и так достаточно увидела. Пилар повернулась и пошла обратно той же дорогой. Когда она поравнялась с домом того самого крупного чиновника, она заметила впереди знакомую фигуру. Это был ее отчим, одетый в черную мантию, с обильно напудренным париком на голове. Пуговицы камзола и пряжки на туфлях у него были серебряными и слабо поблескивали в лучах солнца. Он шагал размашисто, на лице застыло суровое и надменное выражение. Он мог заметить ее в любую секунду.
Пилар растерялась. Сколько раз она представляла себе встречу с отчимом, а теперь совершенно не знала, как вести себя. Страх перед надвигающейся опасностью пригвоздил Пилар к земле. Катастрофа была неминуемой. С трудом Пилар стряхнула с себя оцепенение. Нужно было немедленно уходить отсюда. Впереди был перекресток, сразу за ним находился квартал, где стоял дом дона Эстебана. Стараясь не бежать, чтобы не привлечь к себе внимание, Пилар свернула налево и быстро зашагала прочь. Кажется, пронесло. Пилар облегченно вздохнула и тыльной стороной ладони вытерла испарину, выступившую на лбу. Однако следовало спешить. Сейчас дон Эстебан пересечет улицу и может случайно взглянуть в сторону Пилар. Подобрав юбки, она припустилась бежать. Если она доберется до следующей улицы или обнаружиг между домами проход, где можно будет спрятаться и переждать, все будет в порядке.
Она посмотрела назад через плечо. Сейчас из-за поворота покажется ее отчим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117