— Вы, должно быть, ошибаетесь.
— Может быть. Но вы должны приказать вашему груму или конюху с этого момента следить за экипажем.
Времени для дальнейших обсуждений не осталось: как только они приблизились к дому, несколько человек вышли навстречу — Алан и Сэтчел, Мюзетта и Перри, дворецкий Като и Дельфия. Жиль стоял на верхних ступеньках под готическим портиком.
Восклицания, требования объяснений и комментарии по поводу их удачного спасения сопровождали их по дороге в дом. Жиль позволил еще некоторое время продолжиться этой сумбурной беседе, нахмурившись после того, как узнал об ушибе Кзтрин. Наконец, он прервал этот нескончаемый поток вопросов:
— Хватит, хватит. Я думаю, Кэтрин и Рован расскажут нам о своем приключении в деталях, а теперь, я считаю, Кэтрин необходимо лечь и отдохнуть.
— Я в полном порядке, — механически ответила она, — тем более, что мне кое-что необходимо сделать. Мне нужно кого-то послать за ананасами, если мы хотим иметь их к вечеру, затем приказать починить экипаж и принести…
— Не беспокойся, об этом позаботятся. Займись собой. Я думаю, ты захочешь переодеться. — Жиль повернул ее к зеркалу в простенке.
Кэтрин не обратила внимания на приказной тон мужа, она видела, что он имел в виду. Волосы ее упали вниз, а в них торчали кусочки коры с дерева, лицо было в грязи, юбки обвисли, волочась без кринолина по полу. Она ничего не сказала, но сделала знак Дельфии, и они пошли наверх, в ее спальню. Жиль следовал за ними. Он вошел с ней в комнату, подождал Дельфию и закрыл дверь. Он настойчиво смотрел на бледное лицо Кэтрин.
— Я волновался за тебя, — резко сказал он.
— Сожалею, но что поделаешь. — Она села к туалетному столику. Дельфия тут же начала вынимать из волос шпильки.
— Сначала, когда ты не появилась в положенное время, я подумал, что ты, возможно, передумала. — Тон его голоса был предполагающим. Он ждал ее ответа.
— Ты думаешь… — начала она. — Нет, я не сделала этого.
— Это же судьба. Правда, были кое-какие реплики о де Блане, когда он уходил с тобой. Будет очень жаль, если все будет испорчено проявлением невежливости с чьей-то стороны.
— Я уже думала об этом, что ты все равно будешь счастлив, каким бы образом это ни было бы организовано, — язвительно сказала она.
— Ты не права, моя дорогая. Мне не нравится публично выглядеть дураком или рогоносцем. Ты должна знать, что в этом случае можно скрыть истинную причину.
Кэтрин встретила взгляд служанки в зеркале и свой гнев, отразившийся в нем. Она сказала ему: «Можешь не беспокоиться».
— Я понимаю. Но в будущем ты должна держать эту мысль в голове.
Она повернулась и долго смотрела ему прямо в лицо.
— Сомневаюсь, что в этом будет необходимость.
Он секунду покачался на каблуках, прежде чем подойти к ней.
— Ты устала и у тебя все болит от падения, поэтому я не настаиваю сейчас. Но я последний раз тебе напоминаю, что ты дала мне слово. А я сказал тебе, что заставлю сдержать его. И намерен выполнить это, не имеет значения, как сильно это расстроит тебя. Будет намного лучше, если ты не заставишь меня принять меры, о которых мы оба можем потом сожалеть и раскаиваться.
В его голосе прозвучало нечто, с тревогой отозвавшееся в ней.
— Что вы такое говорите?
— Существуют способы, которые заставляют сопротивляющуюся молодую кобылу стоять смирно, когда жеребец садится на нее. Ты обязана это помнить.
Кончив говорить, он отошел. Она вскочила на ноги и подбежала к нему. Они стояли лицом к лицу. Его лицо залило багровой краской, но он был неумолим. Слова протеста роились в ее голове, затем исчезли, оставляя место голому ужасу. Горло так перехватило, что говорить было невозможно.
— Да, моя дражайшая Кэтрин!
Его ласковый голос придал ей храбрости.
— Скажи мне, Жиль, только одну вещь. Ты меня хоть любишь?
— Я люблю тебя страстно, но по-своему. Разве я не говорю тебе это постоянно?
— Как же ты любишь меня, если можешь совершить это? — это уже был крик души.
— Ты должна знать, что так будет лучше для тебя. Я пытаюсь, Кэтрин, быть бескорыстным, хотя это очень трудно. — Он еще раз повернулся на каблуках. Дверь спальни закрылась за ним.
Он не имел в виду то, о чем говорил, он просто пытался испугать ее, чтобы заставить быть покорной. Жиль всегда относился к ней с вниманием, граничащим со снисхождением. Он никогда не поднимал на нее не только руки, но и голоса. Он был, она должна это признать, сама доброта.
Но она не могла забыть день, когда он взял ее с собой в конюшни посмотреть на прекрасную молодую кобылу благородных кровей, только что приобретенную. Кэтрин знала, что кобыла должна была быть покрыта жеребцом-чемпионом, он говорил ей об этом, но она не думала, что это произойдет тем утром. Кобыла, хоть и была уже физически готова к спариванию, была объята ужасом от неистового пыла, ржания и любовных укусов жеребца. Она с дикими глазами носилась до загону, брыкаясь и кусаясь. Потом Жиль приказал поймать ее, привязать веревкой и прижать к стене так, что она не могла двигаться, А муж Кэтрин стоял и наблюдал с удовлетворением, как пылкий жеребец снимал свое напряжение па беспомощной и дрожащей кобыле.
Конечно, он не хотел предложить ей это унижение. Он не мог: только сумасшедший может додуматься до такого.
Она была его женой. Это было невозможно. А может, да?
Кэтрин потрогала лоб. Поглядев в зеркало еще раз, она спросила:
— Что мне делать?
— О, мадам, — мягко сказала Дельфия, — вы сделаете то, что должно быть сделано, как и любая из нас.
Глава 5
Соревнования с копьем и кольцами на следующее утро были организованы точно так же, как и фехтование, но выбор победителя до некоторой степени был прост.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84