Объясни сделай милость.
Но он не стал отвечать. Пришпорив коня, ускакал.
Леонтий! Как он сразу не придал значения, что грек остался в Реймсе. Для себя решил, что нотарий должен уладить еще кое-какие дела при дворе. И зачем тот искал Птичку?
Для Эврара Эмма все еще оставалась беспечной, девочкой, что плясала в праздник мая в селении Гиларк в-Лесу. Даже то, что она так долго жила с Ролло, родила тому сына, не играло для Меченого особой роли. Хотя нет, играло. В их последнюю поездку в Руан когда Ролло венчался на паперти собора с Гизеллой, Эмма стонала на его, Эврара, груди, он увидел Эмму совсем другой. Она была как сломанный цветок.
А потом… Эврар и сам был поражен, сколько стойкости и силы духа в этом нежном, истерзанном создании. Как она держалась! Словно ее и не гнул груз навалившихся несчастий. Шутила, смеялась. Ну впрямь опять Птичка из Гилария! И все же порой, наблюдая за ней Эврар замечал, как лицо ее словно каменело, будто усилие сдержать боль заставляло цепенеть. Он знал, когда бывает у людей такое выражение. Когда тебя задели мечом или лекарь стягивает шов рваной раны надо терпеть. Видать, так же мучилась и эта рыжая. И тут же брала себя в руки, улыбалась.
Еще Эврар помнил ее озверевшей от ненависти когда она поразила его своим желанием убивать после набега норманнов. Поэтому не верил сначала, когда узнал, что она сжилась с Ролло. А выходит… Ну, ладно, Ролло сменил ее на эту белобрысую Гизеллу. Но ведь он и сына у Эммы отнял. А для женщины это важно и куда тяжелее, чем для воина. Вон у него самого дети по всему свету разбросаны — а ему и дела нет. А Птичке небось не сладко. И все же она держалась с Ренье как добрая заботливая жена. И вроде бы понравилась герцогу. Спал же он с ней, хотя в последнее время женщины как будто и не волновали ему кровь.
По сути, Эврар думал, что Ренье будет доволен браком с Птичкой, и даже внутренне гордился, что и он приложил руку, чтобы состоялся этот союз. Да ведь и мало чего, что бы ни верещал этот Каролинг, дочь Эда. королевская кровь. Разве что с Ролло спуталась. Но как Эврар не делал особой разницы ни между шлюхами, ни между святошами — все равно под подолом у них одно и то же, — то он не понимал, почему это послужило поводом к разрыву. И отдать девушку, да еще венчанную супругу, такому уроду, как Леонтий! Нет, что-то не так. Эврар отказывался в это верить.
Когда рассвело, обоз продолжал двигаться по старо-римской дороге. Герцог все еще спал, и Эврар счел это добрым знаком. Пусть отоспится после потрясения. Возглавлял кавалькаду Рикуин. Эврар невольно кичился им. Худой как жердь, а вон как держится. Ему что эти хнычущие бабы, которых и тряска утомила то и дело останавливались — то им по нужде приспичило, то веточек красной калины захотелось набрать. Эврара захлестнули новые заботы. Носился вдоль обоза, орал, ругался, поторапливал. Совсем не до размышлений было.
Остановку сделали лишь к вечеру. Большое богатое аббатство вместило всех. Люди были утомлены. Кроме герцога — тот выспался в дороге и теперь был довольно оживлен и явно чего-то ждал. Эврар увидел, как Ренье меряет шагами галерею, опоясывающую квадратную башню аббатства, вглядывается вдаль на дорогу, по которой они прибыли. Эврар заметил Рикуина, тоже наблюдавшего за Ренье. Осмелился обратиться:
— Его светлость никак ожидает супругу?
Рикуин стоял, сжимая под горлом мех большего капюшона. Отрицательно покачал головой.
— Нет. Он ждет гонца от короля. Карл должен уже был прислать человека с извинениями.
— А… — протянул Эврар. Хотел что-то добавить, но промолчал. Но граф Верденский сам заговорил об Эмме.
— Свою супругу граф оставил на попечение Леонтию. Несколько странно, замечу. Леонтий — его человек-по тайным поручениям, и я не удивлюсь, если Ренье отдал ему какой-то неблаговидный приказ насчет жены.
— Все может быть, — кивнул Эврар.
Больше они не разговаривали. Эврар пошел в помещение, где на соломе уже спала свита герцога. Выбрал место поближе к огню. Со всех сторон несся храп утомленных людей. Эврар тоже безмерно устал, но почему-то не спалось. Лежал без сна, смотрел сквозь печную трубу очага, откуда с инеем врывалось мерцание звезд. Дьявол возьми! Какое ему дело до рыжей? А на душе неспокойно. Эврар вдруг с удивлением отметил то что зол за нее на своего герцога, и от этой мысли стало скверно: Ренье Длинная Шея — его благодтель и сеньор. Эврар вот уже лет двадцать на услужении у него, с тех пор, как оставил службу у короля Эда Робертина. Прибыл он к нему, имея лишь коня и меч, озлобленный на прежнего хозяина. Эд всегда был не в меру резок со своими людьми, а его, Эврара, даже отстегал кнутом. Свинчатка, влитая на конце кнута, даже распорола мелиту лицо до кости, и шрам на его щеке остался как вечное напоминание о гневе, что таил в себе мелит на короля Эда. Но Эд уже давно отошел в лучший мир, а он, Эврар, все еще жив и неплохо устроился в Лотарингии. Он палатин самого герцога, его мансы разбросаны по всей Лотарингии, у него десятки литов, сервов, рабов. Однако старая обида на Робертина осталась. И он чертыхался, вспоминая прежнего короля, и не понимал, отчего его столь волнует судьба дочери Эда. Одно было ясно: Ренье не должен был отдавать свою законную жену бывшему рабу. Он ведь понимал, на что способен Лео. Или же герцог сам хотел избавиться от Птички таким ужасным способом?
И все же Эврару становилось жутко от мысли, что рыжая Птичка сейчас находится во власти Леонтия. Еще в Реймсе Эврар заметил, как смотрит на нее грек. будто он ненормальный. Пыточник, упивающийся страданиями других. Мелит слышал, как люди шептались, что Леонтий дьявол, ибо все его женщины умирали, а тела их были обезображены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24