Они уже почти дошли до задней двери, когда Брэндрейт вдруг осторожно взял ее под руку.
— Ради тех теплых слов, которыми мы обменялись всего лишь несколько минут назад, я исполню вашу просьбу. Я забуду об этом предмете, как будто мы о нем никогда и не упоминали.
Эвелина устремила на него удивленный взгляд:
— А я думала, вы будете сердиться на меня по меньшей мере целую неделю. — Она улыбнулась, снова ощутив необыкновенную притягательную силу его глаз. — Такая снисходительность дает мне надежду, что наше знакомство когда-нибудь может стать вполне приятным.
— Плутовка! — шепнул он.
Маркиз хотел еще что-то добавить, но в эту минуту появилась Аннабелла, и слова так и остались несказанными.
— Вот ты где, Эва! — воскликнула Аннабелла, подозрительно глядя на руку маркиза, поддерживающую локоть Эвелины. — Что ты здесь делаешь вдвоем с Брэндрейтом? Уж не флиртуешь ли ты с моим кавалером?
Она переводила взгляд с нее на маркиза, заметно недовольная тем, что застала их наедине.
11
Психея покинула Олимп с рассветом, собираясь узнать, что же произошло за ночь в сердцах ее подопечных. За это время она хорошо отдохнула, и, хотя ее собственное положение с каждой минутой ухудшалось, она спешила насладиться плодами своих трудов.
Прислонившись к высокому дубу, она внимательно выслушала разговор между Брэндрейтом и Эвелиной. Особенно тщательно она следила за выражениями их лиц, поскольку всегда считала, что таким образом можно узнать гораздо больше. Она присматривалась также и к каждому их движению, чтобы вернее судить о том, насколько успешно развиваются события.
Закрыв мечтательно глаза, она снова вздохнула. Брэндрейт чуть было не поцеловал Эвели-ну, а Психее этого хотелось больше всего в жизни. Вот еще бы разок-другой, и глядишь — дело сладилось бы.
Под пышной кроной дуба весело щебетали малиновки, и на сердце Психеи стало легче. Планы ее сбывались настолько успешно, что она с трудом могла поверить своим глазам и ушам. Во-первых, Брэндрейт и Эвелина не только вполне мирно беседовали между собой, но и шутили, чего раньше за ними не водилось. А когда Брэндрейт начал играть бахромой шали Эвелины, Психея едва удержалась от ликующего возгласа. В английском обществе при принце-регенте был очень строгий этикет. Мужчина не смел прикасаться к женщине, чтобы выразить свое чувство к ней, и поэтому — часто бессознательно — он прикасался к ее одежде. Держать в руках шаль Эвелины, дергать за бахрому — это ли не свидетельство любви! По тем временам, конечно. — О чем ты задумалась, любовь моя? При звуке голоса своего обожаемого супруга глаза Психеи мгновенно раскрылись. Ее так поразило его внезапное появление, что она не сразу нашлась, чти ответить. Обычно она слышала шелест его крыльев задолго до того, как удостаивалась лицезреть его воочию. Теперь она смотрела на него во все глаза, думая прежде всего о том, что он тут делает. Потом мысли ее переключились на то, как он хорош, с его белоснежными крыльями, несказанно прекрасным лицом, правда, в настоящую минуту слегка озабоченным, с его стройной мужественной фигурой. Он был таким же, как в день их первой встречи. Любовь, возвышенная и чистая, разлилась по всему ее существу, как животворящий поток по бесплодной пустыне. Она жаждала оказаться в его объятиях, под защитой его крыльев, как это уже бывало тысячи раз. Она хотела слышать от него, как он обожает ее и нуждается в ней. Но она знала, что этих слов ей не услышать. Вот уже двести лет, как его уста молчат об этом. Не может же она бросаться к нему на шею! Она не верила больше в его любовь.
— Ты не хочешь сказать мне, где блуждают твои мысли, Психея? — вдруг спросил он мягко. — Разве я стал тебе настолько чужим, что ты не можешь открыть мне, о чем думаешь?
— О чем я думаю? — переспросила Психея, не зная, что ответить. Как она могла поведать ему свои грустные мысли? Вот скажет она ему, что не верит в его любовь, и он признает, что любви больше нет? Что тогда?! Одно дело — подозревать, другое — услышать этому подтверждение. Нет, она не может ему ничего сказать. — Да так, размышляла о лорде Брэндрейте и его Эвелине, — сказала она. — Они любят друг друга, хотя еще не успели этого осознать.
Эрот нахмурился. Глядя в сторону, он, казалось, раздумывал, что бы на это сказать. Наконец, скрестив руки на груди и устремив на нее пристальный взгляд, он заявил:
— Ты теперь не так часто бываешь дома, как раньше, Психея. — Он взял ее за подбородок. — Твое отсутствие тревожит меня. Вчера, когда я застал тебя здесь, среди смертных, мои подозрения оправдались. — Тон его стал более резким. — Мало того, что ты постоянно нарушаешь приказ верховного божества, ты еще и крадешь… Психея, я просто не знаю, как мне поступить с тобой! Ты совсем не та, что была, когда я женился на тебе много лет назад, и скажу откровенно… я скучаю по той Психее, которую некогда знал.
— Ты скучаешь по мне? — Ее сердце оглушительно застучало. Он заговорил так впервые за многие десятилетия, и в ней вспыхнула надежда. — Я не изменилась, мой Эрот, я все та же! Я просто думала… мне казалось, что ты больше не любишь меня.
— Я не люблю тебя? — Он выглядел потрясенным. — Как ты можешь так говорить? Мои чувства к тебе нисколько не изменились. Это ты стала холодна и равнодушна.
— Я? — возмутилась Психея. — Каждый раз, когда я пытаюсь заговорить с тобой, это все равно что говорить с пустым местом! Ты просто киваешь или мычишь, спрятавшись за твоими свитками, и совершенно меня не замечаешь, особенно по ночам. — Слезы подступили к ее глазам. — Я, конечно, украла пояс у твоей матери, но только потому, что знала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75