в комнате чуть не каждый день было тесно и шумно,
и Клав теснился и шумел, как все. Он все теперь делал как все, потому
что слишком запали в душу те слова Дюнкиной сестры: "Имей совесть,
Клав... будто ты один любил Докию..."
На кладбище удобно было ездить автостопом. Водители тяжелых са-
мосвалов вскоре стали узнавать его и останавливались, даже не ожидая
просьбы.
О его ночных поездках знал только Юлек. "Клав, ну ты... сегодня
дождь такой, может, ты бы уже завтра съездил, а?.. Ладно, молчу-молчу,
ну, я тогда сегодня Линку к себе приведу, ты же не будешь против?"
Линка - маленькая щуплая девчонка по прозвищу Блоха - была весе-
лой курвочкой, искренне и ласково любившей всех без разбора. В конце
осени Клав стиснул зубы и тоже переспал с ней; трезвый рассудок подс-
казывал, что именно это - первый шаг к исполнению клятвы. Он сделался
мужчиной и избавил себя от сладостно-мучительных подростковых снов;
сны могли считаться изменой Дюнке, а пятиминутная возня с веселой Бло-
хой - нет. И сама Линка была лишь средством, приспособлением для уто-
ления физической надобности; проведя подобную аналогию, Клав ощутил
себя циником до мозга костей. Вероятно, теперь в его жизни будет пол-
ным-полно женщин.
Он жил, учился, улыбался, изредка играл в волейбол - размеренно,
как автомат. Сухая нормированная оболочка прикрывала от посторонних
взглядов его истинную жизнь - ту, где, кроме Дюнки, не было никого.
Он ездил на кладбище по ночам, раз в два-три дня, а бывало, и ча-
ще. Садился на низкую скамейку у ограды, ставил рядом автомобильный
фонарь с аккумулятором, купленный по случаю в магазине повторной про-
дажи - и погружался в полузабытье, в сон наяву, и там, в этом сне,
Дюнка была жива. Была рядом.
...Светлый мир, по яркости схожий с галлюцинацией. Запах хвои.
Громады гор - будто замершие, покрытые синим мехом зверюги; давняя по-
ездка на родину деда, желтый микроавтобус, ползущий среди серого утра,
котловина, в которой струями перетекает туман, магазинчик, в котором
он купил Дюнке деревянную брошь, ее детский страх перед какими-то зме-
ями...
Новое лицо неизвестной ему земли. Срезы гор, слоистые, впитавшие
время, будто колоссальная губка. Дюнкин неудержимый восторг, прямо-та-
ки неостановимый, с кувырканием на траве, с купанием в ледяном водопа-
де; ночная луна, подобная сверкающей бочке. Незнакомые обоим звезды -
цветные, потрясающе близкие, заставляющие думать о вечном...
Думать о вечном. Однажды они взобрались на самую вершину и, пот-
рясенные, долго стояли, не разжимая рук.
Этот мир был самодостаточен. Этот мир лежал в своих сколах и
складках, в густой зеленой шерсти, в скользящих лентах мелких рек, в
неподвижном запахе хвои и времени; они стояли молча, благодарные, как
дети, которых впервые пустили в бальный зал...
И тогда, переполненный горячим и светлым, которому не было назва-
ния, он впервые коснулся губами ее губ. Потому что не умел сказать
иначе.
И горы молчаливо подтвердили его правоту.
Признали прикосновение сухих губ - частью великого мира. Такой
же, как дятлы и реки, белые спины овец, белые брюшка облаков, серебря-
ные монетки озер на зеленых полях и вросшие в землю, потемневшие от
времени срубы.
Горы признали его правоту, и Дюнка признала тоже; так они и оста-
лись в его памяти - величественный мир, отражающийся в ее удивленных
глазах, счастливое осознание некой невыразимой тайны и вкус ее неуме-
лых губ...
Он сидел на низкой скамейке у кладбищенской ограды, сидел, не от-
нимая ладоней от лица.
Иногда видения не приходили, тогда он утыкался в земляной холмик
и плакал от отчаяния - навзрыд, но без слез.
Старый лум встретился ему только однажды. Неслышно вышел из тем-
ноты, заступил дорогу к могиле:
- Мальчик, ты по неведению творишь зло. НЕ БЕСПОКОЙ. Не мучь ее и
себя, вспоминай о ней светло, но не нарушай ЭТОТ покой своими бесплод-
ными призывами!..
- Вы не сумеете меня утешить, - сказал Клав тихо. - Отойдите.
Старый лум сжал губы:
- Ты наделен определенными... возможностями. Не знаю, кем ты ста-
нешь, но... Твое желание имеет слишком большой вес. Не желай неразум-
ного.
С этими словами он и ушел.

С наступлением зимы Юлек Митец, до сих пор покорно терпевший, по-
ка Клав "переболеет" и справится наконец с горем, не выдержал наконец
и решил взбунтоваться:
- Да ты ненормальный! Тебя заклинило прям, ну зашкалило, прям как
градусник в кипятке! Я вот "скорую" к тебе вызову, пусть транквилиза-
тор вколют! Ты что, не можешь днем сходить, в воскресенье, как все лю-
ди?!
Клав открыл рот и послал приятеля в место, откуда не возвращают-
ся. Юлек смертельно обиделся и замолчал надолго.
А через неделю Клав простудился-таки и заболел, не сильно, как
раз на недельку в изоляторе; из царства медицины невозможно было неза-
метно уйти, и угрюмый санитар Крыл едва не набил строптивому больному
морду. Лишенный главного содержания своей жизни, Клав с головой залез
под одеяло и в привычном бреду потянулся к Дюнке - с невиданной, исс-
тупленной силой. "Не покидай меня..."
В день его выздоровления в лицее давали традиционный зимний бал;
для Клава это был удобный случай бесшумно исчезнуть. Сославшись на
слабость и головную боль - а после болезни он был-таки слаб - Клав от-
казался составить компанию Юлеку и его мандолине; случилось так, что
под вечер разыгралась метель, да такая, что даже фанатичному Клаву
хватило ума отказаться от посещения кладбища.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19