—Сержант! — возбужденно крикнул один из стражников. — У стены за диваном лежит милорд Занудни, и челюсть у него на сторону!—Добавим нападение на Его светлость к преступлениям этого молодчика, — важно ответил сержант. — Ну ты даешь, парень. И чего тебе не сиделось на месте? Не понимаешь ты хорошего обращения!Пока двое стражников держали Лафайета за руки, третий положил на кровать девушку, все еще не пришедшую в себя.—Не стой, как пень, Мул, наслаждаясь своей работой, — проворчал сержант. — Надо отвести этого типа обратно в камеру, прежде чем кто-нибудь узнает, что он умудрился бежать. А то неприятностей не оберешься. Стражников ругают все, кому не лень.—Можно-, можно я скажу ей пару слов? — взмолился Лафайет, проходя мимо кровати.—Что ж… только быстро. Считай, что заслужил.—Дафна! — воскликнул Лафайет, глядя на девушку. — Дафна! С тобой все в порядке?Веки задрожали и открылись. Недоуменный взгляд скользнул по лицам солдат, остановился на Лафайете.—Ланцелот? — прошептала она. — Ланцелот… любимый..—Ладно, хватит, — буркнул сержант. Когда Лафайета выводили из комнаты, он с отчаянием посмотрел через плечо. Девятая Дрожа от холода, Лафайет сидел в кромешной тьме, прислонившись к сырой каменной стенке. Гробовая тишина нарушалась возней мышей в охапке соломы да тяжелым дыханием второго заключенного, его товарища по несчастью, который так и не проснулся, когда O'Лири швырнули в камеру несколько часов назад. Несмотря на удушливый затхлый запах тюрьмы, он продолжал ощущать аромат Лунной Розы, любимых духов Дафны. Перебирая в уме все, что с ним приключилось, Лафайет Каждый раз вспоминалтеплое мягкое тело, которое так недавно держал на руках, и чувствовал, как щемит сердце.—Ничего не скажешь, операцию я провел блестяще, — с горечью произнес он. — У меня был ковер-самолет, плащ-невидимка, я сразу попал в ее комнату; короче, мне неслыханно повезло, а я взял и все испортил. С того момента, как дворец превратился в мельницу, я не сделал ничего путного и только подвел Свайнхильду, Родольфо и Микропчика, не говоря о Даф… леди Андрагорре. — O'Лири поднялся на ноги и принялся ходить по камере, делая четыре шага вперед (дальше, как показал эксперимент, находилась стена, о которую можно было больно удариться) и четыре назад. — Неужели я ни на что не способен? А может..Он зажмурился, хотя в данной ситуации это было необязательно, и попытался сконцентрироваться.—Я — на Артезии, — пробормотал он. — Только что вышел в сад после бала-маскарада (вот почему на мне такой нелепый костюм) подышать свежим воздухом. Сейчас я открою глаза и вернусь… — Постепенно голос его становился все слабее. Зловоние камеры мешало убедительно представить прогулку в парке, где хуже других цветов пахла только гортензия. — «Я инспектирую трущобы.. но в Артезии нет трущоб… а в Колби Корнерз?.. Ну, конечно, там есть прекрасные трущобы, счастливые обитатели которых хранят уголь в ваннах… Нет, не то. — Лафайет зажмурился еще сильней и собрался с силами. — Я — член Федеральной комиссии содействия молодоженам. Собираю материал для книги, в которой исследуется время, необходимое молодой семье для устройства привычного беспорядка в новой квартире..—Послушайте, вы не могли бы бредить потише? — вызывающе произнес неприятный голос из дальнего конца камеры. — Я хочу спать.—О, значит, вы все-таки живы? — так же вызывающе ответил Лафайет. — Не могу не восхищаться вашей способностью дрыхнуть без задних ног в этом стойле.—А что вы можете предложить? — последовал незамедлительный ответ. — Жаловаться, не умолкая?—Нам надлежит думать, как отсюда выбраться, — назидательно сказал Лафайет.—Думайте на здоровье, я не помешаю. «Наглый, высокомерный, самоуверенный тип», — неприязненно подумал O'Лири, с трудом сдерживаясь, чтобы не ответить в том же тоне.—Дверь, к сожалению, стальная, — с наигранной веселостью сообщил он. — Надо искать другой путь…—Неужели вас смущает какая-то стальная дверь? Судя по вашему голосу, я решил, что вы сорвете ее с петель и стукнете по голове первого, кто вас остановит.—…и как можно скорее, — закончил свою мысль Лафайет, заскрежетав зубами.—Прекрасно. Советую не терять времени. А я посплю. За последние двое суток совсем выбился из сил.—Неужели? А я, наверное, пировал и развлекался! За последние двое суток, спустившись с ветряной мельницы, я воевал с великанами и пиратами, два раза сидел в тюрьме, чуть не лишился головы, упал в пропасть, был приговорен к каторжным работам за шпионаж, едва не свалился с ковра-самолета и снова оказался в тюрьме!—Аууаухм! — зевнул его товарищ по камере. — Счастливчик! Лично мне пришлось заключить договор с сумасшедшим принцем, обмануть доверие герцога, провести одну спасательную операцию, улизнуть от злой колдуньи; и все это время меня пинали, били, царапали, колотили и напоследок засадили в тюрьму.—Понятно. Что вы намерены предпринять?—Ничего. Видите ли, все это — сон. Когда я проснусь, вы исчезнете, как дым, и я спокойно займусь своими делами.—Вот оно что! Бедняга, вы, должно быть, свихнулись от одиночества. Это просто смешно, — O'Лири усмехнулся, — считать меня плодом своего воображения. К сожалению, мы живем в реальном мире.—Если вы прекратите болтать и позволите, наконец, мне заснуть, я буду вам крайне признателен, — вежливо заявил наглый голос.—Послушай, Спящая красавица! — не выдержал O'Лири. — Заруби себе на носу, ты сидишь в самой настоящей вонючей тюрьме, по которой бегают мыши, и сгниешь в ней заживо, если не потрудишься приподнять свой зад!—Убирайся! Я хочу спать.—Убрался бы, если б мог. Вставай, соня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54