Я недоумевала, могут ли души умерших сообщать о своём переходе в лучший мир пережившим их друзьям. В конце концов, мы дали друг другу торжественную клятву, в случае возможности возвращения душ на землю, что тот из нас, кто умрёт первым, явится к пережившему его.
Вскоре после этого я узнала, что он женат, и, как вам известно, мы расстались. Я оставила его, а в 1888 году он приехал за мною в Лондон. Во время его пребывания в Лондоне я как-то спросила его, помнит ли он данное обещание явиться мне после смерти.
«О, Джорджи! Тебе нечего напоминать мне об этом! — воскликнул он. — Ведь моя душа — частица твоей, и никогда и ничто, даже в самой вечности, не сможет разъединить их. Никогда, даже и теперь, когда ты относишься ко мне с такой жестокостью. Если даже ты будешь женою другого, души наши всё-таки останутся слитыми в одно. Когда я умру, моя душа явится к тебе».
В начале августа 1888 года Ирвинг уехал из Лондона в Неаполь.
Последние слова его ко мне были, что я никогда больше не увижу его; увижу, но уже не живым, так как он не может жить с разбитым сердцем и сам положит конец своей разбитой жизни.
После своего отъезда он не писал мне ни разу, но я никогда не верила, что он лишит себя жизни.
В ноябре я писала ему письмо в Сарно, но ответа не получила. Думая, что он или уехал из Сарно, или болен, или же путешествует, и поэтому не заходил на почтамт, я успокоилась на этом и даже не подумала о возможности его смерти.
Время шло, и до 28 ноября со мною не случилось ничего особенного.
В эту ночь я сидела за столом около камина и Усердно просматривала классные тетради. Было около половины первого. Оторвав случайно глаза от рукописи взглянула на дверь и вдруг на пороге увидела Ирвинга. Одет он был так, как я его видела в последний раз: в пальто и цилиндре, руки были опущены, по свойственной ему привычке. Он держался очень прямо как всегда, голова его была поднята кверху, на лице — выражение серьёзное и полное достоинства. Лицо его было обращено ко мне и вдруг приняло странное, скорбное выражение, сделалось бледно, как у мертвеца. Казалось, он страдал от невозможности заговорить или шевельнуться.
В первую минуту я подумала, что он живой, и, смертельно испуганная, с громко бьющимся сердцем, дрожащим голосом вскрикнула: о!
Но звук моего голоса ещё не замер в воздухе, как фигура его начала таять и, страшно сказать, как таять: он сам скрылся сперва, а довольно долгое время спустя исчезли и его пальто и шляпа. Я побелела и похолодела от ужаса и была до того напугана, что не могла ни встать, ни позвать на помощь. Страх до такой степени овладел мною, что я просидела всю ночь, не смея тронуться с места, не смея ни на секунду оторвать глаз от двери, у которой мне показался призрак Ирвинга. С невыразимым облегчением увидела я проблески рассвета и услышала рядом движение других жильцов.
'Несмотря, однако, на все случившееся, я ни на минуту не подумала, что он умер и что это исполнение его обещания. Я старалась стряхнуть с себя овладевшее мной нервное состояние и объяснила себе это явление галлюцинацией зрения, так как перед этой ночью я несколько ночей подряд провела за работой.
«А всё-таки это странно, — думалось мне иногда, — очень уж всё это было реально». Прошло три дня.
Как-то вечером я снова сидела одна и занималась, как вдруг голос Ирвинга, громкий и ясный, позвал меня из-за окна. «Джорджи! Ты здесь, Джорджи?» — спрашивал этот голос.
Убеждённая в том, что Ирвинг вернулся в Англию, — я не могла ошибиться, я слишком хорошо знала его голос, — встревоженная и смущённая, я выбежала на улицу.
Никого.
Страшно разочарованная вернулась я в свою комнату. Я тревожилась за его судьбу в последнее время и действительно была бы рада, если бы на этот раз он сам приехал ко мне.
«Нет, это он, — думала я. — Это должен быть Ирвинг. Ведь я же своими ушами слышала, как он позвал меня. Наверное, он спрятался в одном из соседних подъездов, чтобы посмотреть, выйду ли я к нему навстречу, вообще, что я буду делать». Я надела шляпку и прошла до конца улицы, заглядывая в каждый подъезд, где он мог спрятаться.
Никого.
Позднее, ночью, я поразительно ясно слышала, как Ирвинг кашлял под моим окном, и кашлял нарочно, как это делают, желая привлечь чьё-нибудь внимание.
И вот, начиная с этой ночи, в течение девяти недель я постоянно слышала голос Ирвинга иногда ежедневно, в течение целой недели, потом три раза в неделю, потом через две ночи, потом через три или четыре. Начиная с полуночи, а иногда и позже, голос его говорил со мною в течение целой ночи:
«Джорджи! Это я!» — говорил он иногда. Или же: «Джорджи! Ты дома? Поговори с Ирвингом». Потом наступала длинная пауза, после которой раздавался глубокий, странный, нечеловеческий вздох.
Иногда он не говорил ничего, кроме: «Ах, Джорджи, Джорджи!» И это целую ночь.
Однажды ночью, во время страшного тумана, Ирвинг позвал меня так громко и ясно, что я моментально встала с постели, уверенная, что это не галлюцинация.
«Он должен быть здесь, — говорила я самой себе, — он живёт здесь, где-нибудь поблизости, это ясно как Божий день. А если его здесь нет, то это только значит, что я схожу с ума».
Я вышла на улицу. Густейший, чёрный туман стоял "округ меня непроницаемою стеной. Нигде ни огонька. Я громко крикнула: «Ирвинг! Ирвинг! Иди сюда ко мне! Ведь я знаю что ты прячешься, чтобы испугать меня! Ведь я же сама видела тебя! Иди сюда и перестань дурачиться!»
И вот, клянусь вам моей честью, в нескольких шагах от меня, из тумана, раздался его голос: — «Это только я, Ирвинг!»
Потом глубокий, страшный вздох замер в отдалении.
Каждую ночь я продолжала слышать кашель, вздохи и стоны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163