Чаши, кубки и бокалы
Хороши лишь для вина,
А святая чаша — бог с ней,
Для чего шуту она?
— Ваш хозяин очень хотел заполучить кубок, — сказал Хью.
— Но ведь мой хозяин — вы, милорд, — не остался в долгу шут.
Хью в сомнении покачал головой.
— Тебя прислал сюда король, причем совсем ненадолго, хвала Создателю. Я полагаю, он просто заболел от твоей болтовни и решил немного отдохнуть. Но возможно, он знает, что ты гораздо умнее и талантливее, чем пытаешься казаться. Возможно, он послал тебя за священным сосудом. Он у тебя, добрый шут?
Николас беззаботно улыбнулся.
— Нет, мой добрый хозяин. Можете поджарить на огне мои туфли, если желаете удостовериться в моей невиновности. Я не знаю, где сосуд.
Хью с насмешкой взглянул на разные туфли шута.
— Я поджарю гораздо более чувствительную часть тебя, шут, если ты меня предашь.
Николас решил, что это вряд ли. Справедливое наказание за преступление — это одно, а пытки и костер — совсем другое, и если Николас был в чем-то непревзойденным умельцем, так это в том, чтобы читать в душах своих врагов. Хью Фортэм, конечно, был врагом, но по приказу короля. И если говорить правду, Николасу гораздо больше нравился граф Фортэм, чем его суверен, и он выбрал бы его, если бы ему, конечно, предоставили выбор.
Но кто может выбирать в наше время? Разве что король, да и тот не всегда.
— Если бы мне хватило дерзости, милорд, то я предложил бы вам убедиться, действительно ли священный кубок исчез из ниши. А затем вы могли бы поговорить с вашей женой и убедиться, не знает ли она что-нибудь об этом.
Это предложение носило определенную цель: все то время, которое Хью будет занят со своей женой, Николас сможет посвятить поискам священной реликвии.
— Вы, как всегда, излишне дерзки, мастер Николас.
Хью угрожающе надвинулся на него, огромный, могучий. Николас спокойно сидел на скамье. Он был ничуть не ниже графа, хотя и не так широк в плечах, и он давно уже заметил, что когда люди начинают подозревать, что он не тот, за кого себя выдает, то лучше сидеть, чтобы не привлекать лишний раз внимание к своему росту.
— И к тому же полны мудрых советов для дурака, которым прикидываетесь, — продолжал свою мысль Хью Фортэм. — Вот только меня интересует одна вещь.
— Да, милорд? — с готовностью вопросил Николас.
— Откуда вы узнали, что кубок стоял в нише, если утверждаете, что понятия не имели о его существовании?
Николас моргнул. Таких проколов он обычно никогда не допускал — должно быть, вино несколько затуманило ему мозги или он провел слишком много времени с падчерицей лорда Хью. Честно говоря, они с Хью представляли сейчас замечательную пару свихнувшихся простофиль, страстно мечтающих о матери и дочери, а потому забывших все на свете.
— Но вы сами это сказали, милорд, — сказал он кротко.
— В самом деле? — в голосе Хью не было уверенности. — Что ж, я сделаю так, как ты советуешь, шут, а ты составишь мне компанию. Поскольку Гилберт все еще в постели, а мои люди, кажется, не проявляют никаких признаков жизни, ты будешь вместе со мной, пока я ищу пропажу. И ты будешь присутствовать при моем разговоре с женой.
— А разве вы не хотите увидеться с ней наедине, милорд?
Николас пытался не показать своего страха. Такого он вовсе не планировал. А что, если он ошибался, оценивая характер лорда Хью? Что, если он решил выбить правду из своей хрупкой, изящной жены?
— Я рассчитываю на то, что ты защитишь меня, добрый шут.
— От вашей жены, милорд?
— От меня самого, — сказал он резко.
— Вы боитесь, что можете причинить ей боль, милорд?
— Нет, шут. Я боюсь, что могу не сдержаться и займусь с ней любовью.
В конце концов кубок святой Евгелины оказался далеко не самым удобным предметом в постели. Джулиана провела несколько тревожных часов без сна. Кубок действительно словно источал тепло, но в то же время он был жесткий, осыпанный крупными острыми камнями, а так как он был круглым, то еще и катался по постели, то и дело попадаясь ей то под бок, то под руку. В конце концов она поднялась и сунула его под кровать. Тогда кошечка, которую она уже назвала Евгелиной, стала хватать ее ноги сквозь покрывало, играть с волосами и так громко мурлыкать на ухо, что Джулиана вообще потеряла всякую надежду на сон.
Когда она наконец задремала, небо за закрытыми ставнями начало светлеть, и она поняла, что часы ее отдыха подходят к концу. Рано или поздно кто-нибудь войдет и разбудит ее — возможно, кто-то, кого она не хочет видеть. Возможно, ее мать, плачущая и разбитая после ужасной ночи, которую она провела в качестве мужской игрушки. Возможно, безумный шут, который, кажется, не видит ничего дурного в том, чтобы приходить к ней, когда она меньше всего хочет его видеть.
А разве она когда-нибудь хотела его видеть? Он всего лишь поцеловал ее, но его поцелуи смутили ее, встревожили… показались слишком опасными и… приятными.
Разбудила ее Евгелина, не святая, конечно, а кошечка-найденыш. В какой-то миг Джулиана провалилась глубоко в сон, а уже в следующий полностью проснулась от того, что черно-белый зверек прыгнул ей на грудь и принялся лизать ей нос. Яркое солнце вовсю светило в открытые ставни. Кто бы ни приходил сюда, он сжалился над Джулианой, позволив ей еще поспать. Начинался новый день, и хорошо, что этот день был солнечным.
Джулиана схватила котенка и села, негромко застонав, так как ее тело явно не желало довольствоваться столь коротким сном. Первой ее мыслью было заглянуть под кровать и удостовериться, что кубок находится там. А потом она подняла кошечку и поднесла к глазам.
— Ну, озорница, какие неприятности ждут нас сегодня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93