— И я с вами в город, и я, — вызвалась Юля.
По дороге Юля без умолку говорила о том, какая чудная женщина и самоотверженный врач Александра Ивановна (в надежде, что мы ей это передадим), как знаменит в Туркестане ее муж и как она помнит Катишь еще ребенком. Она сидела близко, и мне было жарко и неудобно. Я опускал глаза, чтобы не смотреть на нее.
— Что вы все смотрите на мои чулки? — повела она ногой. — Это контрабанда из Афганистана; если бы вы знали, как трудно доставать.
— Но я вовсе не смотрю на ваши чулки, — смутился я.
— Да, да. — И она погрозила пальцем.
«Боже, — с тоской думал я, — и откуда берутся такие! Она только грязнит Катю».

5
Когда мы доехали до той площади с чайханами, где я сидел утром, Юля, оглянувшись, внезапно заявила, что она сойдет здесь, и попросила нас захватить ее на обратном пути.
«Что ей здесь делать? — подумал я про себя. — Одни узбеки, а с ними вряд ли у нее что-нибудь общее».
В ревкоме никого не оказалось. Нам сказали, что наши уехали с председателем ревкома осматривать место будущих раскопок.
Делать было нечего. Оставив линейку, мы с Катей направились пешком к площади с чайханами, или «чайхана-майдан», как я стал называть ее.
Немного проплутав, мы попали в тот проулок, который примыкал к площади сзади киоска. Внезапно Катя почувствовала, что в туфлю ей попал кусочек щебня; она остановилась, чтобы вытряхнуть его, и оперлась о тонкую стенку киоска. Сквозь нее до нас явственно доносились голоса, и мы невольно стали свидетелями разговора.
— Да нет, это просто дети, мелюзга, — говорила Юля.
— А отца видела? — спрашивал мужской голос. По тембру это был как будто голос грека, но странно, на этот раз он говорил совершенно правильно и в нем не было и следа восточного акцента, а был другой, тоже не русский.
— Пока еще нет.
— А она?
— Она ничего, старомодная и слишком занята больными, чтобы мешать мне.
— Ты постарайся подружиться со всеми мужчинами, сделайся необходимой, пусть привыкнут видеть тебя все время. Найди кого-нибудь, чтобы ухаживал за тобой.
— Это и так все делают, — самодовольно прыснула Юля.
— Ну, ну. Эти приезжие должны иметь высокие связи наверху. Смотри. И помни: главное — военные.
Наступила пауза. Катя и я стояли молча, глядя друг на друга. Все это было так неожиданно, так отвратительно.
Но что нам было делать теперь? Выйти из-за киоска? Они поймут, что мы слышали их разговор.
Я выглянул за угол.
С другого конца площади шли Ратаевский и Файзулла, но они не видели меня. Файзулла что-то быстро говорил, потом кивнул Борису, пошел к чайхане и лег на то же место, на котором я оставил его утром.
Борис шел прямо на киоск. Я снова нырнул за прикрытие. Очевидно, и обитатели киоска пристально следили за ними, так как я услышал повелительный голос грека:
— И эти, оба. Узнай и познакомься.
— Хорошо, — прозвучал покорный ответ Юли.
Сама судьба тут же сыграла ей на руку.
Борис уже стоял у киоска и заказывал прохладительную воду. Акцент грека вновь переменился на кавказский. Он суетливо и навязчиво предлагал халву, баклаву, шепталу и другие сласти, перемежая все словами «круты дальше».
Мы с Катюшей воспользовались этим моментом и вышли из-за прикрытия.
— А, Катя и Глеб! — крикнул нам Ратаевский. — Вот встреча. Идите сюда, тут чудные пирожные, совершенно довоенные.
Катя и я отказались, но нас стали уговаривать. Постепенно завязался общий разговор. Юля не отрывала глаз от Ратаевского и буквально забросала его вопросами:
— Неужели вы тоже из Петербурга? Я о вас столько, слышала, — жеманно лгала она. — Вы приехали тем же поездом? Боже, как я вам завидую! Петербург, Царское, Александрийский театр, балет — у меня голова кружится. А что носят теперь в Петербурге?
Она, должно быть, непроходимо глупа. Что могли носить в Петербурге в те годы, когда страна только что выходила из мук гражданской войны?
— Как жарко! — Она вынула из ридикюля небольшой складной белый веер. Этими изъеденными молью раритетами кишели тогда барахолки в Петрограде. — А что идет в театрах?
— Да все то же, — поддержал разговор Борис. — Впрочем, у нас свое направление.
— У вас. Боже, как интересно! Какое же?
— Гофман, — сказал Борис.
— Гофман! — воскликнула Юля, как будто она знала, о ком или о чем идет речь.
— Да, да, знаете, его фантастические рассказы, там глубина, символика, особенно для нашего времени. И потом — биомеханика.
Юлю такой разговор несколько утомлял.
— Ну что ж, скоро мы домой? Давайте все вместе, — предложила она.
Я ответил, что ждем линейки.
Это как будто не совпало с планами Юли. Линейка могла разбить компанию.
— Лучше пойдем все вперед до сада и там посидим, а линейка пусть догоняет. А Кристи, неизменный Кристи, — она послала ему обворожительную улыбку, — скажет кучеру, чтоб подал туда.
Кристи только сверкнул зубами в знак согласия.
— Круты дальше, — сказал он и помахал рукой.
Мы двинулись в путь. Юля болтала с Ратаевским уже как со старым знакомым:
— Если бы вы знали, как скучно здесь. Ведь никого нет!
— Где же все? — спросил Ратаевский, — Я думал, по крайней мере, здесь все на месте.
Юля пытливо взглянула на него.
— Да что вы, всех разбросало, никого нет. Кроме нас двоих. — И она обожгла его взглядом.
Этот стиль разговора был вполне в духе Бориса.
— Как я рад этому! — воскликнул он.
— И я! Буду на вас рассчитывать. Приходите к нам в больницу. Спросите сестру-хозяйку, и вас проведут ко мне. Или знаете что, проводите меня сейчас к тете Адье... Катишь и Глебчик! Борис проводит меня. Я вернусь позже одна.
В то же мгновение сзади послышалось шуршание колес по песку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64