Высокий парик на голове слегка раскачивался из стороны в сторону. Разноцветные ленты развивались на сквозняке.
— Предлагаю начать, — послышалось сбоку. — Сцена распятья. Графия рассказывает о Черной Мессе. Она богохульно изображает распятого Христа…
Вдали на диване сидел Раймонд. Он тоже был одет в костюм, но, видимо, служанки. Поверх черного платья белый кружевной передник. Чепец на голове…
— Так вот, представьте себе… — Сэм взял Нину под руку, декламируя монолог графини из пьесы Мисимы. — Меня, раздетую, уложили на стол… Да, мое обнаженное тело превратилось в алтарь для Черной Мессы… Меня, такую белую-белую, положили навзничь, поверх черного траурного полотнища… Я лежала, закрыв глаза, и представляла, насколько ослепительно-прекрасна моя нагота…
Нина испугалась. Так говорят только преступники.
— Отпусти, — шикнула она на Сэма.
— Разве этого нет в твоей «книге»? — рассмеялся Сэм. — Я думаю, там есть все!
Какой он ужасный! Ужасный! Не ожидала от него такой жестокости!
— Обычной женщине не дано знать, что это такое — видеть мир не глазами, а открытой кожей, — Раймонд, поднимаясь с дивана и разглядывая свой фартук, подхватил прервавшийся было монолог графини. — Мои груди и живот прикрыли маленькими салфетками… Ну, это ощущение вам знакомо… Помните холодную накрахмаленную простыню?.. А в ложбинку между грудей мне положили серебряное распятие… Мартин, ты к нам не присоединишься?.. Ну же!
— Нет, я не буду, — недовольно буркнул Мартин. — Где Клорис?
А он трус… Он настоящий трус…
— Ну, давай же, Мартин, — театрально взмолился Сэм. — Однажды озорной любовник… Давай!
— Однажды озорной любовник, — просипел Мартин и пошел к дивану, — когда мы отдыхали после утех, положил мне на грудь холодную грушу… Примерно такое же было чувство… На лоно мне поставили священную серебряную чашу… Это, пожалуй, несколько напоминало прикосновение ночной посудины из севрского фарфора…
— Вообще-то все эти глупости не вызывали во мне такого уж святотатственного восторга… — продолжил Раймонд, словно желая унизить Мартина, но этим он унижал Нину! — Когда, знаете, вся дрожишь от наслаждения…
— Потом началась служба… Мне сунули в каждую руку по горящей свече… — Сэм вложил две свечи в руки Нине. — Пламя было где-то далеко-далеко… Я почти не чувствовала, как капает воск…
Нина раздраженно бросила свечи на пол:
— Я ненавижу вас! Как я вас всех ненавижу!
— Во времена Людовика Четырнадцатого на Черной Мессе, говорят, приносили в жертву настоящего младенца… — Сэм продолжал монолог графини, как ни в чем не бывало. — Но теперь и времена не те, да и месса уже не та. Пришлось довольствоваться ягненком….
Нина бросилась к двери.
— Заперто! — крикнул Сэм ей вдогонку и расхохотался. — Попалась, пташка!
Нина схватилась за ручку двери и дернула. Бесполезно. Действительно, заперто. Она оглянулась и увидела, что Сэм задумчиво раскачивает ключ, стоя у стеклянной стены. Сэм в женском платье XVIII века на фоне залитых солнцем небоскребов Манхеттена…
Он смеется над ней? Издевается! Нет, никто еще не мог устоять против ее напора. Она может контролировать любую ситуацию. Сэм решил ей отомстить? За свою слабость и несостоятельность?.. Хорошо! Сейчас она подойдет к нему и потребует отдать ключ.
Нина быстрым шагом пошла через всю студию к стеклянной стене. Ее колотило от ненависти, бешенства, ужаса и отвращения. Он испугается. Он сейчас испугается!
Она была на расстоянии двух-трех метров от Сэма, когда он оттянул юбку и изящным движением послал ключ себе в трусы. Нину затрясло от распиравшего ее гнева.
— Священник пропел Христово имя… — издевательски заблеял Сэм, поочередно передразнивая всех персонажей рассказа графини. — Ягненок жалобно запищал где-то у меня над головой… А потом вдруг вскрикнул… Тонко и странно… И на меня хлынула кровь… Она была обильнее и горячее, чем пот самого страстного из любовников… Она заливала мне грудь, стекала по животу, наполняла чашу, что стояла на моем лоне…
Он смотрел Нине в глаза. И в них была ненависть. Он хочет унизить ее? Унизить?! За что?! За что он так ее ненавидит?! Что она ему сделала?! Что?!
Странное ощущение… На пике отчаяния Нина вдруг что-то почувствовала. Она посмотрела вниз, на улицу. И конечно, ничего не разглядела бы, но ее взгляд словно сделал какой-то «зум» — он увеличивал и увеличивал то, что происходило внизу.
Аллилуйя! Внизу стоит Катар! Ее Учитель! Он рядом! Он стоит на пересечении 13-й улицы и 2-й авеню Манхеттена. Закинул голову вверх и смотрит на нее, на Нину. Смотрит своими черными, своими огромными черными глазами! Сон! Сон этой ночью был вещим!
«Помни! Ты любишь себя! Помни! Никто не причинит тебе вреда! Помни! Ты под моей защитой! Я спас тебя! Помни!» — прозвучало в ее голове.
Нина развернулась. На ее лице дикая, безумная улыбка. Она почувствовала торжество. Да, сейчас все это закончится! Сейчас!
«Нина, те, кто не любит тебя, недостойны жизни!» — звучало в ее голове.
— До этого я пребывала в довольно игривом расположении духа, — Нина стала срывать с себя одежду, продолжая монолог графини. — Но здесь мою холодную душу впервые пронзила неистовая, обжигающая радость… До меня дошел вдруг смысл всей этой тайной церемонии…
Нина шла по студии, обнажаясь, сбрасывая с себя одежду. Да, сейчас она спровоцирует их, и они просто поубивают друг друга. Они же на самом деле влюблены в нее. Влюблены в нее, по уши! И они уничтожат друг друга! Словно дикие зверьки! Все случится в точности, как задумано! Как в ее книге! Все правильно, реальности не существует! Все правильно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30