Она подлила чаю и бодро продолжала:— Дядя Седжели был вчера такой забавный! Интересно, что бы они с тетей Мириам стали делать, если бы я приняла их приглашение поехать в Гор-парк и жить у них? Они так не любили папу, им не нравилось, что он был пастором методистской церкви, что он так непрактичен, и их не было… — Она осеклась, не в силах говорить о похоронах. — Тетя Мириам сказала, что мне повезло, что у меня есть профессия. Можно подумать, что я дала обет безбрачия.— Да вы обязательно выйдете замуж, мисс Абби, — сказал изумленный Боллингер.— Спасибо на добром слове, Болли, но я, если честно говорить, боюсь, что тетя Мириам может оказаться права. Мне уже двадцать четыре года, и мне еще ни разу не делали предложение выйти замуж, за мной не ухаживал ни один молодой человек. Все относятся ко мне только как к медсестре. Я знаю, что некрасива.— Глупости, мисс Абби, — возразил Боллингер. — Просто вы еще не встретили своего мужчину, вот и все. Он появится, не волнуйтесь.— Да? Хорошо, но я не выйду замуж, пока этот человек не поможет тебе, — твердо сказала она старику. — А теперь пойдем посмотрим твою комнату, а потом сходим в кино.Это предложение ввергло бы дядю Седжели в состояние шока: как — идти в кино через неделю после похорон матери?! Немыслимо! Она вообразила себе его реакцию, но какая разница, что дядя подумает по этому поводу; мама не осудила бы ее. Жизнь продолжается, и от того, что вы сидите в зрительном зале и смотрите на экран невидящими глазами, никто не уходит из вашего сердца и из вашей памяти; по крайней мере, вы сидите в тепле, и это несравненно лучше, чем находиться в маленькой квартирке и постоянно вспоминать только прошлое — вот этого она действительно ни за что бы не вынесла.На следующее утро Абигайль попрощалась с Боллин-гером и отправилась в аэропорт. Билет на самолет она заказала сразу после разговора с неулыбчивой особой из агентства, точно следуя ее распоряжениям. Дома она уложила в чемодан вещи, которые, по ее мнению, могут ей понадобиться. Разумеется, форменное платье, шапочки и передники, которыми ее в свое время заставили обзавестись. И вот она в самолете и, открыв блокнот снова, подсчитывает предстоящие расходы. Если повезет, то придется потратить не больше нескольких шиллингов, разумеется в эквиваленте; марки для писем Боллингеру, свои мелкие расходы. Она надеялась, что ее пациентка задержит ее не на две недели, а больше — на три или даже на четыре; при жалованье в двадцать фунтов в неделю к концу месяца это составило бы кругленькую сумму, кроме того, ей обещали оплатить проезд. Абигайль убрала блокнот, взяла предложенную стюардессой газету.Ей удалось отвлечься от своих тревожных мыслей. Вынырнувший откуда-то из-под облаков плоский ландшафт Голландии явился для нее полной неожиданностью.Обслуживающий персонал аэропорта Скипол знал свое дело. Вместе с другими пассажирами ее провели по коридору к большому аэропортовскому автобусу, который повез их в город. Десять миль до Амстердама они проехали с такой скоростью, что Абигайль толком не успела ничего рассмотреть и, очутившись на конечной остановке автобуса, с трудом осознала, что она уже в Голландии. Ей казалось, что совсем недавно она простилась с Боллингером, да, собственно, так оно и было. Вспомнив о полученных инструкциях, Абигайль взяла такси, чтобы доехать по указанному адресу в район Аполлолаан. Таксист сказал, что этот район находится довольно далеко от центра города. Они миновали оживленную старую часть центра, затем новые кварталы, застроенные многоэтажными домами и магазинами, и, немного не доехав до указанного адреса, такси остановилось. Абигайль вышла из машины, заплатила шоферу и, перейдя через тротуар, направилась к внушительному зданию, на которое ей указал таксист. Свои первые впечатления о доме она вынесла из его значительных размеров, припаркованных перед ним машин, явно принадлежащих состоятельным людям, из фойе, пол которого был покрыт дорогим ковром, и швейцара в наглаженной ливрее. Он вежливо поздоровался и, узнав ее имя, помог отнести ей чемодан сначала до лифта, а затем и на пятый этаж к апартаментам номер двадцать один, занимаемым, если верить надписи на табличке, мистером и миссис Е. Голдберг. Абигайль перевела дыхание и позвонила.Дверь открыла горничная. Абигайль назвала свое имя, и она пригласила ее войти, предложила стул и удалилась. Абигайль скептически оглядела изящный стул на тонких ножках — он явно не был рассчитан на ее вес — и осталась стоять, с любопытством разглядывая комнату. Холл устилал ковер, еще более роскошный, чем в фойе; стены были оклеены тиснеными обоями с позолотой — ужасно безвкусными, подумала Абигайль. Кроме тонконогого стула, не внушившего ей доверия, в комнате находилось канапе, обтянутое красным бархатом, и еще один стул с жесткой спинкой и плетеным сиденьем, с виду весьма неудобный. Стена между двумя дверями была занята мраморным столиком с позолотой, на котором красовались французские часы и две парные вазы. Абигайль, отличавшаяся тонким вкусом, внутренне содрогнулась и пожалела, что с ней нет матери, которая, несомненно, разделила бы ее чувства. На секунду она перестала замечать всю эту роскошь и мысленно увидела свою квартирку на Кромвель-роуд, но тут же усилием воли запретила себе думать об этом; когда начинаешь себя жалеть, становится еще хуже, твердо сказала она себе и обернулась, услышав, что с противоположной стороны кто-то вошел в холл.Судя по всему, это и была миссис Голдберг. По крайней мере, имя очень подходило к ее облику. Это была яркая блондинка средних лет с красивыми голубыми глазами и кукольным личиком со следами легкой косметики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62