Две ищейки и некрупная немецкая овчарка, возбужденно приплясывая на месте, путали нейлоновые поводки. Помощник шерифа дал собакам понюхать скаутскую шапочку Джорджа. Через несколько секунд собаки, побегав широкими кругами, потянули проводника вверх по тропе.
Ищеек держали на поводках, а овчарку спустили, и она бросилась вперед. Ищейки рвались вверх по тропе, временами едва не волоча проводника по растущим на обочине кустам, и через полмили остановились рядом с овчаркой. Та стояла на задних лапах, положив передние на ограждение смотровой площадки, и лаяла на небо. Ищейки пробежали было еще пару метров вверх по тропе, потом резко повернули, соглашаясь с овчаркой, и сели у ног проводника.
Вдруг овчарка отскочила от ограждения, обнюхала большое коричневое пятно в траве у тропинки и понеслась к лесу. Через несколько мгновений собака застыла на месте и снова громко залаяла. Спасатели подбежали к животному. Рейни выхватил пистолет.
Рут Тайпет лежала на спине, мертвые глаза глядели в небо. В опавшей листве ясно обозначилась дорожка, по которой ее волокли. Единственная пуля вошла в лоб над левым глазом и вышла через затылок.
Рейни повернулся и бросился бегом назад, на смотровую площадку, где, удерживая ищеек, ждал проводник. Рейни перегнулся через ограждение, но разглядеть ничего не сумел – смотровая площадка находилась на козырьке скалы над сплошной каменной стеной.
– Все верно, она учуяла мальчика, – подтвердил проводник.
У Рейни упало сердце.
Тощий помощник шерифа опоясался тросом с крюком на конце, закрепил крюк на дереве напротив ограждения и почти горизонтально завис над обрывом. Он оглядел огромные валуны, сгрудившиеся у основания стены, и заметил что-то яркое, разбрызганное по камням широким кругом. Пустая оболочка того, кто еще недавно звался Джорджем Ли, виднелась в середине пятна темно-синей точкой.
– Я сочувствую вашему горю, сэр, – сказал помощник шерифа. – Нам придется спуститься вниз.
– Может быть, вам лучше вернуться в лагерь? – осторожно предложил шериф. – Мы поднимем его сами. Вы больше ничем не можете помочь.
Рейни Ли добрался до тела одним из первых. Увидев месиво на зазубренных камнях и плоских плитах, он опустился на ближайший валун, раскрыл рот и целую вечность, как показалось спасателям и помощникам шерифа, не издавал ни звука. Потом крик опустился до порога слышимости, и это был крик пожираемого живьем зверя.
* * *
Дорис Ли сидела на кухне и думала о муже.
После похорон дочери Рейни стал непривычно молчаливым. Прошло уже три месяца, но сколько Дорис ни умоляла, он так и не поговорил ни со священником, ни с психологом. Сама она делала все возможное. Беседовала со своим духовником, ходила и к психоаналитику, рекомендованному управлением, и в епископальную церковь на еженедельные собрания группы поддержки родителей, потерявших детей. И еще она ежедневно выпивала полстакана водки, чтобы снять нервное напряжение, хотя и собиралась вскоре это прекратить. Ей не нравилось, что Рейни, и без того не слишком религиозный, стал всерьез роптать на Бога.
Сейчас она думала о муже и о Джордже. Из-за серии несчастных случаев, унесших жизни родных нескольких сотрудников УБН, Рейни не хотел отпускать Джорджа в поход, но Дорис настояла. От других осиротевших родителей из группы поддержки она знала, что безрассудный страх и желание уберечь уцелевших детей от всевозможных бед обкрадывают ребенка, лишают его полноценного детства. Нельзя запереть малыша дома и навсегда оградить от жизни. Они и так фактически держат Джорджа под домашним арестом. До сегодняшнего дня, до той минуты, когда мальчик сел в фургончик Рут и укатил, либо Дорис, либо Рейни не спускали с сына глаз ни на минуту, когда он был не в школе. Потому что слишком много смертей было за последние два-три года. Несчастные случаи с детьми. С женами старых сослуживцев Рейни. После гибели Элеонор, несомненно случайной, в Рейни что-то сломалось. Что-то изменилось в самой его сути. Будто в его теле поселился кто-то другой.
Дорис терпеть не могла, когда Рейни опаздывал. У нее в духовке стояли рябчики, которые будут готовы через несколько минут, но Рейни, казалось, даже уже опаздывая, не мог заставить себя поторопиться домой. Им обоим нужно время, чтобы оправиться после пережитого ужаса.
У Дорис перед глазами снова замелькали ставшие наваждением картины. Ее дочурка выбегает из гаража... Одежда Элеонор охвачена пламенем... Рейни катает ее по траве... Лоскуты слезающей кожи... Реанимационная палата... Крики девочки, не утихающие ни днем, ни ночью. И глаза Рейни, сидящего у ее постели. Он держал руки на коленях, потому что на Элеонор не осталось живого места, которого можно было бы коснуться. От этих образов у Дорис пресеклось дыхание.
Она встала, оправила юбку, смахнула слезы и налила себе рюмку водки. Вообще-то сегодня она уже выпила достаточно, но Джордж будет до завтра в горах, а ей необходимо отогнать от себя страшное видение – вздувшееся лицо Элеонор на фоне белой больничной простыни, будто зажаренное на обед людоеду. Дорис остервенело опрокинула рюмку, выпила одним глотком прозрачную жидкость и ухватилась за край раковины, когда водка обожгла горло и пищевод. Дорис перевела дыхание и решила, что надо скорее завязывать с выпивкой.
Рейни вот-вот проведет крупную облаву. Эта операция должна поставить точку в расследовании, которое он ведет вот уже два года. Тогда напряжение спадет, и она бросит пить. А пока им предстоит пережить уик-энд. Завтра вернется Джордж, наверняка весь в ядовитом плюще, на который у него страшная аллергия, и они постараются наконец начать нормальную жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135