Число их было неисчислимо: людское море, вернее кольцо, окружавшее место, где должно было свершиться жертвоприношение, тянулось не менее чем на полполета стрелы. И вся эта толпа волновалась, подобно морю, испуская грозный ликующий гул. Толпа ликовала от мысли, что сейчас, на ее глазах, будет принесен в жертву богам этот громадный русоволосый человек, сразивший в бою многих отважных воинов-хуннов, но все же плененный еще более отважными. И потому толпа ликовала…
От нее отделились несколько человек, отличавшихся от прочих более добротной одеждой. Особенно выделялись двое – грузный коренастый богатырь – великан среди хуннов, облаченный в посеребренный доспех и высокий, явно чужеземного происхождения шлем, и юноша – узкий в талии и плечах, но насколько мог оценить Аландр, гибкий и жилистый. Такие отменно владеют луком и неутомимы в бою.
Доспехами юноша едва ли выделялся среди остальных, но на шее его блестела золотая бляха, более массивная, чем та, что отличала великана. Эти двое в сопровождении воинов поднялись к пленникам и стали рассматривать их. Потом толстяк заговорил. Он закричал высоким хриплым голосом, обращаясь к соплеменникам, затем воздел руки к небу, очевидно, взывая к богам. Зрители внимали ему в почтительном молчании. Но Аландр не был зрителем, и потому он позволил себе полюбопытствовать, бросив Курушу вполголоса:
– Что он говорит?
– О великой жертве, какую он намерен принести Небу.
Аландр хотел спросить еще, но один из стражников с силой ткнул его древком копья в бок, приказывая замолчать. Могучий воин повиновался, одарив хунна взглядом, не предвещающим доброго. В этот миг великан закончил свою речь. Церемония жертвоприношения не отличалась сложностью ритуала, и потому чжуки просто кивнул жрецу, какой должен был перерезать пленникам глотки. Тот отвесил поклон, после чего шагнул к Аландру.
– Скажи толстяку, что я хочу сказать ему пару слов! – быстро бросил Аландр Курушу.
Тот удивился, но послушно перевел слова Аландра. Чжуки что-то прорычал в ответ.
– Он спрашивает, что именно ты хочешь сказать?
– Скажи, это касается лишь нас – меня и его! – с улыбкой ответил Аландр.
Куруш вновь перевел. Во взоре великана зародилось сомнение. Он покосился на стоявшего рядом юношу, тот утвердительно кивнул. Тогда великан шагнул к воину. Тогда…
Что случилось тогда – не сумел бы предвидеть никто. Аландр вдруг напряг руки с такой силой, что врезавшиеся в мышцы путы не выдержат и лопнули, разбрызгав капельки выступившей из пор крови. Рука Могучего воина устремилась к глотке хунна. Тот попытался увернуться, но Аландр был быстрее. Одно движение, и великан оказался во власти своего пленника. Тут опомнились стражники, бросившиеся на выручку предводителю. Одного из них Воин убил ударом ноги в челюсть. Второй рухнул, хватаясь за брюхо, вспоротое собственным мечом. Свистнула стрела, но Аландр увернулся. Под вторую он подставил чжуки. взвывшего от боли, когда каленое острие вонзилось ему между ребер.
Теперь в руках Аландра был меч, каким он ловко отбивал выпады пытавшихся поразить его стражников. Но все это было бессмысленно. Враги окружали со всех сторон, и вот-вот должны были вскинуться многослойные луки. Вот-вот… Аландр с хрустом переломил массивную шею чжуки и отшвырнул прочь обмякшее тело. Он встал, широко раскинув руки, показывая, что готов принять и честный бой, и смерть. Он стоял на холме, а вокруг были крысы. И смерть…
Она не пришла. Юноша с золотым диском на груди вдруг издал крик. И луки, уже готовые расстаться со стрелами, опустились, послушные этому крику. А юноша улыбнулся – хитро и со смыслом. И Воин понял, что будет жить.
А где-то далеко шевельнулись губы прекрасно незнакомки – еще незнакомки, шепнувшие:
– Император извлекает меч…
«Вода в реке И холодна»
Жизнь и смерть Цзин Кэ, убийцы и поэта
(Восток)
Ветер суров,
вода в Ишуй холодна,
Храбрец уходит
и не вернется назад…

Утро выдалось ветреным. Ветер надрывался заунывным стоном, когда маленькая процессия следовала к реке Ишуй. Принц Дань жалко улыбался, Гао Цзянь-ли нервно подергивал струны цитры, Ся Фу хмурился и отводил взор.
Лицо Цзин Кэ было твердо. Глядя на это лицо, крепился и юный убийца У Ян. Пели птицы, и голоса их звучали нестройно, с печалью. Солнце светило блекло, словно лежалый яичный желток. Влажная от травы роса серела хладом. Наступили зима, и никто не ждал добра от этой зимы.
Колесницы неспешно приблизились к мосту через реку Ишуй. Слуги извлекли пузатый кувшин и наполнили до краев чаши. Цзин Кэ принял свою твердой рукой, не расплескав ни капли.
– За принца! – сказал он. – За вечное царство Янь! За нашу удачу!
Он залпом выпил вино и ударил чашу о землю. У Ян с нервностью засмеялся, Гао Цзянь-ли ударил по струнам цитры, а Цзин Кэ запел. Голос его был грозен и мужественен, и колкие мурашки бежали по телу при звуках его. Печально звенела цитра, и звон этот наполнял слезами очи внимавших песне.
А потом Цзин Кэ улыбнулся и взошел на колесницу, У Ян последовал за ним. Когда лошади тронулись с места, Ся Фу крикнул героям:
– Да будет это напутствием вашему мужеству!
Рванув из-за пояса нож, Ся Фу полоснул им по горлу и пал, окропляя кровью дорожную пыль.
Цзин Кэ кивнул. Он тронул поводья, побуждая коней ступить на мост. И кони сделали шаг, этим шагом своим отрезав путь назад. Колесница с двумя храбрецами становилась все меньше, обратившись в далекую точку, а из мутной рассветной хмари неслась пронзительная песнь Цзин Кэ, который внимали наследник Дань, насмешник Гао Цзянь-ли и выходящий на путь к предкам герой Ся Фу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155