Сан Саныч, цепляясь за уступы обрыва, добрался до трещины, вытащил из нее несколько камней. Под ними действительно нащупал что-то гладкое, какой-то сверток. Сан Саныч потянул его за угол с деланным любопытством, словно надеялся увидеть там чью-то отрезанную голову. Посыпались каменные крошки, сверток нехотя поддавался. Наконец Сан Саныч достал его. Сверток оказался маленьким и плоским, что говорило об отсутствии отрубленной головы. Сан Саныч сразу потерял к нему интерес и отдал Вээссе. Она стала разворачивать, и из-под слоев предохраняющего от сырости материала показалась старая, уже слегка покорежившаяся тетрадка. Вээсса аккуратно сдула с нее пыль, любовно, как дитя, прижала к груди.
- Что это за тетрадь? - спросил Сан Саныч.
- Возьмите, сударь, - сказала печально Вээсса. - Вам следует это прочитать. Время пришло. Вам суждено разобраться в прошлом.
- Мне суждено?
- Да. Я знаю это.
- Откуда? - задал нелепый вопрос Сан Саныч.
Она промолчала.
- Прощайте, сударь, - в глазах Вээссы мелькнула грусть, Я рада, что мы встретились. Прощайте, и да хранит Вас Господь.
Сан Саныч мог поклясться, что глаза Валентины Семеновны наполнились слезами. Она повернулась и пошла своей дорогой, гордо неся копну когда-то белых, а теперь уже совершенно седых волос. Сан Саныч остался в полном недоумении, хотелось задать еще так много вопросов, но он не смог, не посмел удержать свою старенькую уходящую учительницу.
Долго шли зноем и морозами,
Все снесли и остались вольными,
Жрали снег с кашею березовой
И росли вровень с колокольнями.
Если плач - не жалели соли мы,
Если пир - сахарного пряника.
Звонари черными мозолями
Рвали нерв медного динамика.
(Александр Башлачев)
Вечером Сан Саныч внимательно рассмотрел найденную таким странным образом тетрадь. На ней была мягкая кожаная обложка, по углам исколотая каким-то острым предметом, словно бы покусанная котом. Сан Саныч держал ее в руках, рассматривая покоробленые временем страницы, когда появился отец.
- Какая занятная книжица. Откуда она у тебя, сын?
- Валентина Семеновна дала почитать.
- Ваша классная? Ты ее видел? И как она?
- На вид нормально. Как и прежде, только постарела слегка.
- Что-то я давненько ее не видел.
- Кого? - Появилась на звук голосов мама.
- Валентину Семеновну. Саша встретился с ней сегодня.
Глаза у мамы расширились, она схватилась за лоб и со стоном вышла из комнаты.
- Тебе плохо? - Участливо засеменил следом отец, а в мозгу Сан Саныча начали возникать и роиться какие-то образы, то слабые и невнятные, то яркие и узнаваемые. Однако он стряхнул наваждение и начал читать.
"Июль 1957 года.
Мне стукнуло полвека. По этому поводу секретарши сделали грандиозный банкет. Целую неделю была пыль столбом и дым коромыслом... Полвека назад я появился на свет. За эти полвека я достиг вершины. Вам такое и не снилось. Я, сын нищего армянского сапожника, вхожу в сотню наиболее могущественных людей страны... Я помню свое полуголодное детство. Постоянно хотелось кушать. У матери нас было шестеро, я последний. Отец умер, когда мне было пять. Я бегал в девчоночьих платьях. Другой одежды в доме не было. Соседские мальчишки дразнили меня. Что может быть позорней? Я дрался, дрался беспощадно. Именно тогда я поставил себе цель, и я добился своего. Мальчишки дорого заплатили за обидные слова годы спустя. Я ничего не прощаю. Не способен прощать. Мать, спохватившись, пыталась водить меня в церковь. Но было уже поздно. Я стал лидером молодых бойцов революции. Мы с богом пошли разными дорогами.
На банкете произносили льстивые заздравные речи и разные славословия. А я вспоминал долгие трудные годы моего восхождения, множество мыслимых и немыслимых препонов, которые я преодолел. Я достиг вершины власти. И я одинок, в целом мире никому не нужен. Так много я понимаю. Если меня расстреляют, вот прямо на этом банкете, сотни и сотни людей будут радоваться, я знаю. И только человек пять моих верных псов искренне огорчатся. Огорчатся не потерей меня, а тепленьких местечек и надежной крыши. Я им дал эту крышу. Сегодня читались поздравительные телеграммы. Я же видел между строк то, что не вошло в бравурный барабанный треск речей. Все они, эти лицемерные ораторы, боятся и презирают меня. За то, что к своей вершине я шел напролом и по головам и, если требовалось, по трупам. Я кланялся и пресмыкался, разделял и властвовал, был хитрее, умнее, коварней их. Я знаю их отношение ко мне. Секретарша донесла, подслушав из-за двери, что говорят в кулуарах:
- Вы помните? У начальника через неделю юбилей секретарша обзванивает всех насчет банкета. Нам тоже пора готовить поздравление.
- Да. По этому поводу можно сказать только одно. Самый счастливый человек на свете - Римский Папа.
- Папа Римский? Почему?
- Потому, что он каждый день видит своего начальника распятым на кресте...
Почему меня так не любят? Я здесь с самого начала, в этом сердце "уранового проекта". Лучшие годы я отдал этому городу. По заданию Партии я был глазами, ушами, руками и всем остальным, конкретнее - личным представителем Берии на этом объекте. Курчатов официально заявил, что без Берии атомной бомбы в России не было бы. Значит, и я прожил не даром свою жизнь. Я отдал этому городу все, я сроднился с ним. Только я знаю, что мы породили здесь, в уральской глухомани. Какого неуправляемого джинна выпустили из бутылки.
Не знаю, не могу дать отчета: зачем я решил писать этот дневник. Однако верю, что эти записи пригодятся тем, кто придет после нас. Тем, кто попытается разобраться в истории. В действительно происходившем на этом комбинате и в этом странном городе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52