- спросил Сан Саныч.
- Я типа не взываю к справедливости, я просто как бы что-то не понимаю в сотворении кумиров. Это выше моего разумения. - продолжал Энгельс Иванович. - Лошадь перескакивает пропасть, а лавры пожинает уцепившийся за гриву таракан...
"Не понимаю, как таракан мог попасть на лошадь? Ну блоха еще куда ни шло," - подумал Сан Саныч. "Очень просто, прозвучало в ответ. - Вспомни, когда ты жил на Комендантском, на кухне были громадные тараканы, ночью они сыпались с потолка на пол со стуком падающих слив. Если бы на кухне стояла лошадь..." "Да-да, которая потом прямо с кухни сиганула через пропасть..." - подытожил Сан Саныч.
Между тем Алисовский говорил:
- Я как бы очень хорошо отношусь к Гагарину, вы не подумайте. Однако к гению Королева - лучше. А обидно только то, что Россия никогда не ценила свои мозги, а зря. Вот и разбегаются, расползаются ученые по всему земному шару. Вот вы уверены, что года через два не будете считаться в долгосрочной зарубежной командировке? Вот то-то, что не уверены. Эх, будь я помоложе...
Вот понеслась и зачертила
И страшно, чтобы гладь стекла
Стихией чуждой не схватила
Молниевидного крыла...
Не так ли я, сосуд скудельный,
Дерзаю на запретный путь,
Стихии чуждой, запредельной,
Стремясь хоть каплю зачерпнуть?
( Афанасий Фет)
Подобные гигантским кондорам самолеты Америки почему-то летают низко, под кромкой облаков. Наверное, чтобы было видно, куда падать или приземляться. В иллюминаторах - скалистая, пустынная, чужая, странная земля Аризоны. Убитая солнцем растительность на многие и многие километры вокруг. Нагромождение голых, каменистых, абсолютно безлесых скал выпирающими зубьями до горизонта. Разрастающиеся, длинные, змеящиеся по холмам закатные тени. Высохшие извилистые русла мертвых рек. Какой-то ирреальный марсианский пейзаж. Выжженная солнцем коричневато-серая, со множеством оттенков от желтого до фиолетового скалистая пустыня. В долинах между горных кряжей редкие строения и крошечные желтовато-зеленые лоскутки возделанной орошаемой почвы. Вокруг на многие километры только голые скалы. Солнце погрузилось за горизонт, и черной тенью ночь упала на землю. И из разлившегося под крылом самолета мрака вдруг возникает город. Радостно сверкают миллионы огней, а ущербный месяц резвится, отражаясь во множестве блюдечек - бассейнов. Самолет садится как бы в кратер вулкана: аэродромное плато стиснуто плотным кольцом едва видимых, смутно угадываемых гор.
Несмотря на задержку рейса, Сан Саныча встретили, усадили в машину и повезли. Алисовский тоже увязался следом.
- Ты не поверишь, Сашка, ужасно рад тебя видеть. Как живешь? Как там? - спросил Артем, крутя баранку пижонски одной рукой. Вторая по локоть свешивалась наружу, и встречный поток пузырил рукав рубашки. Пурпурный "форд", мягко шелестя шинами, рассекал чернильный сумрак южной ночи.
- Не спрашивай... Веселого мало. Прорвемся... May be... А как ты здесь в Америке? Попривык? Домой не тянет? - вопросами на вопрос ответил сидящий рядом с водителем Сан Саныч.
- Лучше не спрашивай, - тряхнул головой Артем.
Утонувший в мягких подушках заднего сиденья, оглушенный динамиками Алисовский в разговор не вмешивался. Он сидел, закрыв глаза, расслабленно откинувшись, а озорник-ветер топорщил его волосы, пытаясь создать над лысиной хохол панка.
- Да, кстати, - усмехнулся Артем, - Славка уже два дня как приехал. Растолстел, брюшко отрастил, как пивной бочонок, австралиец хренов.
- Что ты его с собой не взял?
- Устал... Понимаешь? У него рот двое суток не закрывается. У меня уже уши в трубочку свернулись и отваливаются.
Сан Саныч подозрительно покосился на уши Артема.
- Что, не похоже? Это я тебя слушаю, поэтому и распустил... Славка мало того что болтун, ахинею несет такую волосы дыбом. Он родную мать продаст за унитаз с обогревом. Балбес. Гордится тем, что уже может себе позволить не есть корочку у пиццы... Представляешь?...Чего ржешь? Я говорю дословно... Да бог с ним... Ты его еще наслушаешься, он рядом с тобой жить будет.
Теплый воздух упругой струей врывался в салон и вылетал прочь, разнося по дремлющим окрестностям такое родное наутилусовское "Гуд бай, Америка..." Изумленно провожали машину белыми тарелками цветов пятиметровой высоты кактусы на разделительной полосе, а разлапистые агавы махали своими бесцветными метелками вслед.
- Как дома, как дети? - спросил Сан Саныч.
- Нормально, насколько нормально может быть. Понимаешь? Работа у Аурики грязная в клинике с кровью, анализами... Начальница цветная... Половина зарплаты на садик уходит. Мелкий наш по-русски почти не говорит, да и вообще у наших детей жизнь какая-то другая... Представляешь? Уроки в школе не задают, потому что старшеклассники ходят в школу вооруженные, а учителя жить хотят. Хорошие школы - платные, нам не по карману. Анекдот был. Пытались устроить детей в хорошую школу для цветных. Понимаешь? Не взяли, цветом не вышли. Аурика после клиники приходит, заставляет детей уроки делать, потом пытается им что-то по-русски втюхать, чтоб помнили, кто они. Да они не очень-то воспринимают... Понимаешь? Они уже в России адаптироваться не смогут, а мы, боюсь, никогда и не привыкнем здесь. И домой возвращаться вроде смысла нет - там мне детей не прокормить. И здесь... Вот такая круговерть. - Артем замолчал, закурил.
Скорость бесшумного хода машины, невероятный мрак южной ночи время от времени прерываемый фейерверками проносящихся мимо огней, близкое бриллиантовое мерцание дрожащих звезд, причудливые кактусы, привидениями выскакивающие из тьмы к дороге, выхваченные фарами нашей машины, и растекающиеся по этой бескрайней аризонской ночи слова до боли российской тоскливой песни прощания с Америкой - все это составляло великолепный, восторженный, дурманяще-пьянящий коктейль, ради которого стоило лететь за тысячи верст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52