Ее сводила с ума тревога за человека, заменившего ей потерянного брата.
Как ей хотелось бы, чтобы Жакоб пришел к ней на помощь, дал совет, подключил к своей опасной работе. Муж навещал ее изредка, появляясь безо всякого предупреждения с интервалами в три, шесть, иногда восемь недель. Всякий раз после его очередного визита кто-то из обитателей дома на холме исчезал, вместо выбывших поселялись новые. Сильви знала, что Жакоб руководит подпольной эстафетой, но он так и не назвал ей ни своего адреса, ни даже нового имени. Единственное, чем Сильви располагала, – номер абонентского ящика, куда следовало писать до востребования в случае какого-нибудь чрезвычайного происшествия. Жакоб наотрез отказывался посвящать Сильви в подробности своей работы.
– Это слишком опасно, – говорил он, гладя ее после объятий. – Слишком рискованно. Никто не может быть уверен, что сумеет держать язык за зубами под пыткой.
На этом обычно расспросы заканчивались.
Впрочем, их короткие ночи проходили так страстно, что для слов времени почти не оставалось. В военную пору слова стали орудием предателей, а покой и утешение давала одна лишь плоть.
Без Анджея и Жакоба Сильви стала больше времени проводить с Каролин, в доме на холме. Тому были свои причины. В апреле Каролин родила ребенка. Сильви часто шутила, что ребенок наполовину принадлежит ей. Во всяком случае, без ее участия девочка на свет не появилась бы. А произошло все так.
Вскоре после переезда в Марсель Сильви заметила, что Каролин смотрит влюбленными глазами на Йозефа Риттнера, австрийского еврея, чье спокойное мужество помогало обитателям дома сохранять человеческий облик. Это был высокий, осанистый мужчина с некрасивым лицом и лучистыми карими глазами, заставлявшими забыть о неправильности черт. У Йозефа были большие, ловкие руки, уверенные движения которых вселяли в людей бодрость и спокойствие.
Каролин не сводила с него глаз, бросалась выполнять любую его просьбу или поручение. Прошло полгода, а Риттнер по-прежнему продолжал вежливо именовать ее «мадемуазель». Тогда Сильви решила взять дело в свои руки. С ее точки зрения, в эти тяжелые времена безответные любовные воздыхания были непозволительной роскошью. К тому же Каролин не помешала бы крупица счастья. В последние годы подруга Сильви сделалась слишком уж тихой, словно преждевременно состарилась. Казалось, что бурное существование Сильви заменяет бедняжке Каролин собственную жизнь.
Сильви, когда ее мысли не были всецело заняты собственными проблемами, могла совершать поступки большой душевной щедрости.
Однажды она пригласила Каролин прогуляться с ней под кипарисами, росшими в парке, за старой усадьбой. Когда они отошли от дома подальше, Сильви взяла подругу под руку и сказала:
– Каролин, ты слишком много работаешь. Давай-ка я одолжу тебе свое синее платье, которое ты так любишь, сделай прическу и отправляйтесь с Йозефом в оперу, а потом поужинайте в ресторанчике «Кастельмуро». Вам обоим не помешает немного развеяться.
Каролин запаниковала:
– Ты сошла с ума! Нельзя подвергать Йозефа такому риску. Его могут остановить для проверки документов! Да и потом, – тихо добавила она, – у меня не хватит смелости пригласить его.
– Ты же его любишь! – потеряла терпение Сильви. – Я знаю! Надо что-то с этим делать. Так больше не может продолжаться. Не желаю больше видеть, как вы обмениваетесь никчемными любезностями.
Каролин вспыхнула, выдернула руку.
– Ну скажи хоть что-нибудь, – взмолилась Сильви. – Сделай что-нибудь. Не можешь отправиться с ним в город, просто пригласи его в свою комнату. Ты же знаешь, что он не возьмет инициативу на себя. Во-первых, он здесь гость, и к тому же еще и еврей. Большинство из наших постояльцев уверены, что дом принадлежит тебе и что ты здесь главная.
Каролин развернулась и зашагала прочь.
– Постой! – крикнула Сильви ей вслед. – Если ты ничего не предпримешь, я возьму это дело на себя.
– Ты не посмеешь! – крикнула Каролин, рассерженно глядя на подругу.
– Еще как посмею! Ты меня знаешь. Даю тебе неделю срока.
Подруги сердито уставились друг на друга, совсем как в школьные годы, когда они частенько ссорились. Лицо Сильви приняло дерзкое и насмешливое выражение, а Каролин обиженно насупилась, упрямо выпятила подбородок. Вдруг в ней произошла перемена, она как бы вновь стала сама собой. Сильви поняла, что ее вызов принят.
Когда неделю спустя она вновь появилась в доме на холме, с первого взгляда стало ясно, что положение изменилось. Каролин и Йозеф обменивались многозначительными взглядами, в движениях подруги Сильви появилась особая легкость, в уголках губ таилась нежная улыбка.
– Ну как? – шепотом спросила Сильви после скудного обеда, который в этот день готовился на восемь человек.
– Ах, Сильви, он – просто чудо, – воскликнула Каролин, покраснела и крепко обняла свою подругу.
– Вот и отлично. Ты заслуживаешь немножко счастья.
И влюбленные действительно были счастливы. Их чувство наполнило дом светом и надеждой. Каролин стала необычайно активной, она заражала своим оптимизмом беглецов, помогала им избавиться от кошмарных воспоминаний, от страхов перед грозным будущим. Казалось, что ровная улыбка Йозефа и младенец, созревающий в чреве Каролин, постоянно увеличивали этот неиссякающий источник энергии. Никогда еще Каролин не была такой красивой.
Даже в то злосчастное воскресенье, когда повесился Вальтер, беглец, находившийся в доме на холме дольше всех, Каролин быстро уняла дрожь и бросилась успокаивать и утешать остальных. Бедный Вальтер долго копил силы для трудного и опасного путешествия через Пиренейские горы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111