Наоборот, она как будто и передает это безмолвие миллионов людей, вставших, чтобы почтить па­мять тех, кого нет. Оркестр ведет печальную, «хораль­ную» мелодию «Памяти павших».
А потом в «Реквиеме» возникает глубоко символиче­ский эпизод. Словно во время этого молчания мы внутрен­не, про себя заговорили с теми, кто остался на полях сражений. И они ответили нам
Слушайте!
Это мы
говорим,
мертвые...
Слушайте!
Распахните глаза.
Слушайте до конца...
...Мы забыли,
как пахнут цветы,
как шумят тополя.
Мы и землю забыли.
Какой она стала,
земля?
Нет более печального и трагического эпизода в «Рек­виеме», чем этот. Все произведение построено как бы на параллельном развитии двух главных тем, двух линий, противоположных по характеру и настроению - света и печали. С каждой новой частью «Реквиема» углубляется печаль, но следом за ней поднимается все более высоко и мужественно тема света. Эпизод «Наши дети» - это вершина света, а рассказ павших «Слушайте!» - самая глубина печали.
И вот уже мысль «Реквиема» доведена до своего пол­ного выражения...
Снова хор поет «Вечную славу». Этим словно завер­шается построение «Реквиема» как некоего грандиозного архитектурного сооружения, этой симметрией утверждает­ся целостность замысла творцов «Реквиема», их главная мысль. Да, вечная слава героям! Вечная!
И еще одно, последнее, самое главное слово, как бы легшее в основание памятника, имя которого - «Рек­вием». «Помните!» - вот что заложено в его «фунда­менте».
Пережив в музыке и стихах все заново - все страда­ния и муки героев - и заставив это сделать нас, слуша­телей, композитор и поэт с новой силой требуют от лю­дей: «Помните!.. Памяти павших будьте достойны!.. Убей­те войну!.. Прокляните войну!..»
И еще одна тихая просьба, еще и еще раз говорят женщины голосами всех матерей земли:
О тех,
кто уже не придет никогда, -
заклинаю, -
помните!
И хор еще тише, словно проникая в самый отдален­ный уголок нашей памяти, выдыхает:
Помните…
СИМФОНИЯ ГРЯДУЩЕЙ ПОБЕДЫ
«Цель искусства есть объединение людей в одном и том же чувстве», - утверждал Лев Толстой. Этому тре­бованию в полной мере отвечает Седьмая симфония Д. Шостаковича, ибо она говорит о том, о чем думали все...
...Враг рвался к Ленинграду. Город бомбили, но он жил и сражался. По ленинградскому радио выступил Дмитрий Шостакович.
- Час тому назад, - сказал он, - я закончил пар­титуру второй части моего нового большого симфониче­ского сочинения. Если это сочинение мне удастся напи­сать хорошо, то тогда можно будет назвать это сочинение Седьмой симфонией… Для чего я сообщаю об этом? Для того, чтобы радиослушатели знали, что жизнь наше­го города идет нормально. Все мы несем сейчас свою боевую вахту...
Оружием Шостаковича была музыка, композитор про­должал работу в консерватории, одновременно выполняя обязанности... пожарника.
На следующий день после выступления Шостаковича по радио группа музыкантов побывала у него дома. Вот что записал тогда в своем дневнике композитор В. М. Бог­данов-Березовский:
«Сегодня вечером с Ю. Кочуровым, Г. Поповым и А. Пейсиным ездили к Шостаковичу на улицу Скороходова. Он дважды сыграл нам две части новой (Седьмой) симфонии. Рассказывал о плане дальнейшего. Впечатле­ние у всех огромное. Удивительный пример синхронной, даже можно сказать, «мгновенной» творческой реакции на переживаемые события, переданной в сложной и круп­ной форме без тени какого бы то ни было «снижения жанра».
Перед нами, по существу, самая первая рецензия на новое произведение, пусть еще не законченное, но до­стоинства которого определены безошибочно.
Д. Шостакович писал, что за июль, август и сентябрь 1941 года он сочинил четыре пятых своего нового произ­ведения. В октябре композитор был эвакуирован в Куй­бышев. Там он завершил работу над симфонией, и сразу же началось ее разучивание с оркестром Большого теат­ра под управлением А. Самосуда.
Вот еще одна, очень характерная, оценка симфонии, данная другим профессиональным музыкантом. А. Само­суд сразу почувствовал и подчеркнул в симфонии то, о чем вскоре заговорит весь мир:
«Седьмая симфония Шостаковича важна для нас не только как выдающееся музыкальное произведение по­следнего полувека. Значение симфонии - в ее глубоком политическом звучании. В тот момент, когда весь мир повержен в пучину небывалого катаклизма, - в этот мо­мент именно в Советской стране появляется такой Эль­брус музыкального творчества, как Седьмая симфония!..»
Весть о рождении нового выдающегося произведения разносится по стране, пересекает границы, и зарубежные радиостанции настойчиво требуют трансляции первых концертов из Куйбышева.
Одновременно произошло еще одно удивительное со­бытие, говорящее о необычайной способности этой музыки проникать в человеческое сердце, будить разум. Симфо­ния, не дождавшись первого публичного исполнения, уже начала «работать» на нашу победу. Она вызвала к жизни ярчайший публицистический отклик Алексея Толстого, назвавшего свою статью просто: «На репетиции Седьмой симфонии Шостаковича». Статья была напечатана в «Правде» 16 февраля 1942 года. Это, по существу, первая опубликованная рецензия на Седьмую симфонию и, что особенно показательно, принадлежит она не музыковеду, не музыканту, а просто слушателю, хотя и крупному пи­сателю. Вот отрывок из нее:
«...Седьмая симфония посвящена торжеству человече­ского в человеке... Шостаковича Гитлер не напугал... На угрозу фашизма - обесчеловечить человека - он ответил симфонией о победном торжестве всего высокого и прекрасного, созданного гуманитарной культурой, - она устремила человеческий гений к заветным далям, где пол­но и безгранично раскрывается восторг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49