— Видать, и у них голова идет кругом, боже мой! — Гут, гут.
Ушел обер-ефрейтор с солдатами, явился ефрейтор с тремя другими. Эти ни о чем не спрашивали, прошли двором к сараю и вывели шесть крупных коней штирийской породы, исхудалых и облезлых, в белесых пятнах от пыли, которой их обсыпал Калкбреннер еще в среду под вечер.
В школу явились двое солдат в касках. Печатая шаг, прошли к учительскому столу и встали по стойке смирно.
— Что случилось? — Шримм стоял у телефонного аппарата.— Что стряслось?
— Мост по дороге на Черманскую Леготу взорван,— доложил один из солдат.— Фоллен и Виллих убиты, их оружие исчезло!
Инженер Митух остолбенел — не для этого он посылал партизанам взрывчатку. Остолбенел и обер-лейтенант Шримм — ничего подобного он и предположить не мог. В наступившем гнетущем молчании было слышно, как дребезжат стекла от гула отдаленных взрывов и безысходно ревет голодная скотина.
— Дорога в Рачаны блокирована!
Прошло минуты две.
— Хорошо же, герр инженер,— сказал Шримм; от ярости и отчаяния он понизил голос и перешел на саркастический тон.— Вы останетесь тут! Муттек и Пауэр! — повернулся он к солдатам в касках и показал в угол.— Сюда его — и не спускать глаз! Полагаю, придется применить к нему особые меры.
Спина у Шримма взмокла от пота. Он склонился над картой. Молчаны, Черманская Легота, Дубовник, Большие Томковцы, Малые Томковцы, Ракитовцы. Двадцать пять километров... Он знал и без того. Смотрел на белую кривую линию. От Молчан до Ракитовцев полями и лесами — километров десять! Он оторвался от карты и выпрямился.
— Отставить подводы! Взять гражданских!
— Слушаюсь, герр обер-лейтенант! — Невысокий лейтенант вытянулся. В стеклах его очков плясали огоньки свечей.— Женщин тоже?
— Нет!
В школе началось движение.
— Нашли Калкбреннера? — вдруг закричал Шримм лейтенанту, который собрался было уйти.— Доставьте его, даже если он... вы должны!.. Он мне нужен...— Шримма трясло от злости.— Вы должны разыскать его!.. Живого или мертвого, все равно!..
Он повернулся к телефону на школьной доске, испещренной цифрами, прямыми и кривыми палочками, размазанными пятнами белого и голубого мела. В хаосе цифр, палочек, каракулей и пятен он даже при тусклом свете свечей разглядел пять параллельных линеек, скрипичный ключ и нотные знаки.
— ...За каждого убитого,— Шримм говорил по телефону со штабом полка в Ракитовцах,— не меньше...— Он слушал, глядя на нотную запись, давнишней, полузабытой им песни.— Двое убиты, один пропал без вести! Колпинг не вернулся... Очевидно, партизанские отряды.— Шримм слушал, уставясь на ноты. Старая партийная песня борьбы и свободы. Хорст Вессель, болван! Позволил коммунистам убить себя. Где борьба, там нет свободы...— Тридцать заложников за каждого? Фоллен, Виллих, Калкбреннер... Есть... Слушаюсь, герр майор!
На молчанских полях темно.
Калкбреннер стоял неподвижно, еще оглушенный взрывами (рухнул мост, и опрокинулись две бетонные надолбы, вонзив свои остроконечные пики в дорогу), он стоял недалеко от шталевского кирпичного завода, в противотанковом рву, увязнув обеими ногами в глинистой луже, поблескивающей на дне. Он дрожал от страха перед враждебностью молчанских полей и от закипающего гнева. Кто это сделал, зачем они опрокинули надолбы на дорогу?.. От страха он уверял себя, что всего безопаснее идти туда, куда не пойдут немецкие солдаты. Он знал, что они нипочем не пойдут через эти пузатые бетонные бутыли — армия бросила их и не собиралась использовать для за- щи л от советских танков и пехоты. Со страхом и досадой он подумал, что совершил роковую ошибку. В униформе он был чужаком, а теперь?.. Выбросить униформу? Или не выбрасывать? Вернуться в Молчаны? Бежать куда-нибудь? Но куда?.. Ах, как он одинок, ужасно одинок. Он стоял в противотанковом рву, боясь тронуться с места, казалось, каждый шаг грозит бедой.
Гришка и Станко (от чьих взрывов перевернулись надолбы) осторожно, молча и медленно пробирались к Кручам по длинному противотанковому рву — он доходил до шталевского кирпичного завода, а оттуда шла дорога в лес. Иногда они останавливались, прислушиваясь к малейшему шуму. Кругом было темно и тихо, только с юга доносился гул канонады.
Калкбреннер не слышал ничего, кроме отдаленных и близких взрывов и треска раздираемых шпал, от страха у него стучало в висках. И болели ноги, дрожали от напряжения. Он попытался выбраться из рва на дорогу, чтобы спрятаться в одном из бетонных шаров. Рыхлая земля обвалилась, и Калкбреннер .медленно съехал снова на дно.
Партизаны остановились.
— Что это? — тихо спросил Гришка.— Вон там!
Они услышали приближающиеся чавкающие шаги. Оба, и Гришка, и Станко, увидели, как во рву забелела фигура человека. Похоже, он пытался вылезти из рва.
— Кто там? — громким шепотом окликнул Гришка.— Стой!
Калкбреннер замер. Портфель с его армейской формой выскользнул из-под мышки. В тот момент, когда к нему подошли Гришка и Станко с винтовками в руках, мужество окончательно покинуло его, опять навалилась беспросветная апатия. Темные молчанские поля снова казались страшно чужими — чуждый край, чуждые люди.
— Ты кто? — спросил Станко и дулом винтовки уперся ему в живот у самого паха.— Что ты тут делаешь?
У Калкбреннера по правой ноге и животу побежали мурашки.
Подошел Гришка. Споткнулся о портфель. Поднял его.
— Что это? — спросил он Калкбреннера и толкнул его левой рукой.— Как ты сюда попал? Что это на тебе надето?
— Да, да, партизан,— заговорил Калкбреннер.
— Иди!
Калкбреннер споткнулся, ступил в лужу и повернулся к ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27