Темная томительная ночь, заунывный плач шакалов и противный мелкий дождь не портили настроения Волкова. Он снял шляпу и подставил голову под холодные капли дождя.
— Простудишься, Арсений,— заботливо предупредил Кисляков.
Волков покорно нахлобучил на голову шляпу.
— Едем ко мне, Миша. Посидим с тобой в тиши, вдвоем, без баб, поговорим душа в душу.
Кисляков молча сел в экипаж. Он еще никогда не видел своего друга в таком возбужденном настроении, оно пугало его.
До самого дома Волков, не умолкая, рассказывал Кислякову о своих планах.
Татьяна Андреевна уже спала. Хозяин провел Кис-лякова в свой кабинет и принес туда бутылку коньяку и холодный ужин.
Они чокнулись, залпом выпили коньяк и жадно набросились на еду. Несколько времени они торопливо ели и пили. Наконец Волков отодвинул от себя тарелку и, глубоко вздохнув, закурил папиросу.
— Ну, теперь отошел я немного, Миша. Я-то разгорячился — страх.
— Я тебя никогда не видел в таком возбужденном состоянии. Ты слишком волнуешься,— сказал Кисляков, ковыряя вилкой в коробке с сардинками.
— Миша, и ты, друг, волновался бы. Сколько лет я такого вот дня ждал... Ты только пойми: через год я и сам заводчиком буду...
Волков придвинул кресло к Кислякову и ласково обнял его.
— Поздно начал я работать. Они все уже нахватали капиталов-то. Я ведь за спиной часто слышу: «жулик». А сами они кто? Я еще, может, честнее их. Вон Дюкова возьми, он за Кауфманским войском по пятам со своими арбами ездил, у наших станишников задаром добычу скупал: ковер — рубль, лошадь — два. А кой-где и сам пограбливал. Капитал собрал немалый. Теперь Мешков. Его отец, говорят, у оренбургского купца караван товаров украл, а на разбойников свалил, будто они ограбили. Сиделкин,— этот нацепил оловянные медали, набрал бумаг с печатями и поехал по кишлакам народ в солдаты записывать: откупались, платили — кто деньгами, кто скотом. Пока начальство хватилось—у него уже и капитал, поди-ка тронь его. Отец Шарифбая в караван-сарае купца зарезал. И все они такие... Я позднее их пришел, но я, Миша, не глупее их, я свое
возьму, я их, толстосумов, уму-разуму научу.
— Научишь, Арсений, верю, научишь,— согласился Кисляков, цедя сквозь зубы коньяк.— Но, ради бога, не увлекайся излишней филантропией. Я знаю, у тебя доброе сердце, избавляя дехкан от кабальной зависимости ростовщика, ты рискуешь разориться сам или будешь работать впустую, на банк.
Волков засмеялся, хлопнув друга по плечу:
— На хлопке, Миша, только дураки разоряются. А я себя к ним не причисляю. Обо мне ты не беспокойся...
Незадолго до рассвета Волков, с помощью кучера, вывел Кислякова во двор и, усадив в экипаж, отвез на квартиру. Он покорно выслушал сердитые упреки Прасковьи Васильевны, помог ей раздеть и уложить в постель не державшегося на ногах мужа.
Не стесняясь храпевшего Кислякова, Волков крепко обнял ее.
— Эх, Пашенька, если бы ты знала за что мы пили, так и сама не отказалась бы.
С лица Прасковьи Васильевны живо слетело выражение недовольства.
— Ты подписал с банком договор?
— Завтра получаю первые сто тысяч рублей. Разверну теперь работу — все ханство затрещит! Будет время — и Хива мне станет тесной.
Прасковья Васильевна прильнула к нему всем своим жарким со сна телом и громко поцеловала.
— Слава богу, слава богу! Эх, казак ты мой, казак, наконец ты добился своей цели!
Она оглянулась на храпевшего мужа.
— Может, останешься?.. Хоть на часок. Он теперь до утра не проснется.
Волков замотал головой.
— Еду работать. Мне теперь зевать не приходится. У нас, Пашенька, еще впереди много времени будет.
Волков простился с Прасковьей Васильевной и вышел на крыльцо.
Радость переполнила его. Ему вдруг захотелось, как в молодости, казацким свистом расколоть тишину. А потом вскочить на коня и бешеным карьером разбудить спящий город. Пусть все узнают о счастье казака!
Волков засмеялся, увидев у крыльца свой удобный закрытый экипаж с кучером на козлах. Он, плотно запахнув пальто, осторожно спустился по ступенькам.
Волков откинулся на спинку сиденья и, закрыв глаза, думал о Прасковье Васильевне. «Славная баба, жену вот такую бы, а не любовницу». Она интересоза. лась всеми его делами, болела за неудачи, радовалась успехам. Она мирилась со всеми его похождениями. Правда, он тоже не стеснял ее. А Татьяна Андреевна?.. За последнее время эта ее отчужденность от общества,
пренебрежительное отношение к его делам сильно раздражали Волкова. Они давно жили как чужие, на разных половинах...
Кучар разбудил хозяина у крыльца дома. Волков прошел в кабинет и тотчас же сел за письменный стол.
Волков развернул большую работу по авансированию посевов хлопка. В его кабинете целыми днями толпились комиссионеры, чиновники хакима, деревенские лавочники и ростовщики. Через этих людей, крепко держащих кишлак в своих руках, он выдавал задатки дехканам...
Не раз дехкане целыми обществами просили его выдавать деньги без посредников. Но Волков отказывался.
— На каждый рубль должен быть поручитель,— говорил он.— Я вас никого не знаю, может, у каждого из вас долгов больше, чем вшей в старой шапке.
Но и поручителям, и посредникам Волков верил осторожно. Его приказчики строго проверяли их кредитоспособность через хакима и аксакалов.
Недостатка в клиентах не было. Дехкан не смущали оговорки Волкова на казихатах о сдаче хлопка по ценам на двадцать пять процентов ниже рыночных. Слишком велика была нужда в деньгах.
Приказчики сообщили, что Абдурахманбай выдает задатки под пшеницу, хочет монопольно выступить на рынке осенью и влиять на цены хлопка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98