Клингель заключил с ними соглашение на финансирование экспорта ее непосредственно в Америку... Упоминание Кисляковым фамилии машиниста неприятно резнуло слух Волкова. Лазарева он никак не хотел оставлять на своем заводе. Сыщеров рассказывал ему после неудачной поездки на озеро, что при обыске в курганче Саура нукеры обнаружили окурки папирос с остатками махорки. Он уверял Волкова, что Лазарев был предупрежден Григорием. Волков не защищал своего бывшего служащего, как он это раньше обычно делал. Тесная дружба Григория, Елены и Татьяны Андреевны все более не нравилась ему. Хотя Григорий был по-прежнему с ним вежлив и почтителен, он инстинктивно чувствовал изменившееся его отношение к себе...
Кисляков продолжал брюзжать.
— Обрати самое серьезное внимание на этого машиниста,— говорил он.— Ты поверхностно отнесся к статье, а ведь она написана явно с революционных позиций. Ведь там шельмуется вся система торговой политики. Наконец, разве эти беспорядки, которые возникают то тут, то там — не дело рук Лазаревых? Уверяю тебя, здесь безусловно есть какая-то политическая тайная организация...
Волков воспользовался перерывом в потоке слов Кислякова.
— Ты прав, Миша, об этом Лазареве я уж давно подумываю. Хотел переселиться на завод и заняться им, вот никак не перееду. Просто не знаю, что мне с Татьяной делать: не хочет она переезжать в дом Мешкова...
Лицо Волкова приняло необычное для него выражение печальной озабоченности. Он наклонился к Кис-лякову, вполголоса рассказал о своих домашних неприятностях. За последнее время Татьяна Андреевна стала нервной и не прощала ему ни одной его резкости. Она в ссоре при горничной дважды обозвала его негодяем и грозила уйти из дома.
— И знаешь почему. Я нечаянно прочитал письма сына к ней. Он кончает в этом году горный институт и зовет мать к себе...
Кисляков не знал, как утешить друга, и в затруднении вертел в руках папиросу.
— Арсений, вражда к тебе Татьяны Андреевны ни для кого не секрет: все коммерсанты жалеют тебя. Ты крупнейшая общественная величина, а она, извини, полное ничтожество. Если она не хочет жить с тобой, так отпусти ее. Ты такой красивый видный мужчина, ты всегда найдешь женщину, более соответствующую твоему положению.
Волков нахмурился, расстаться с женой, значит, потерять последнюю связь с сыном. Этого он никак не хотел допустить.
Нелады между отцом и сыном продолжались больше трех лет. Занятый делами Волков в свое время мало уделял внимания единственному сыну. Мать по-своему воспитала его, внушила неприязненное отношение к отцу, к его делам. Уже студентом, сын решительно отказался от помощи отца, неохотно отвечал на письма. Но Волков не терял надежды на примирение...
— Никак это невозможно, Миша,— с глубоким вздохом сказал он после долгого молчания.— Я на свете только сына да лошадей люблю. Ради сына я готов к черту все свое богатство послать. Ей-богу, не пожалел бы!
Их разговор прервал толстяк-буфетчик. Он, кряхтя от усилий, с трудом взобрался на высокий табурет и стал зажигать лампу.
Собрание пайщиков уже кончилось, завсегдатаи клуба сидели за преферансом, играли в биллиард.
Внезапно их молчание нарушило гулко разнесшееся по клубу хлопанье входных дверей, потом поспешный топот шагов.
В буфетную вбежал ювелир хана. Костюм его был
в большом беспорядке: галстук сбился, пуговицы жилета застегнуты вкось. Он бросился к Волкову.
— Я вас искал по всему городу! Генерал просил передать: ваша контора в Ташаузе разбита вдребезги, приказчик убит. Я прискакал прямо из Ташауза...
Волков жестом руки указал ювелиру на стул, налил ему водки.
— Пей и рассказывай!
Ювелир дрожащей рукой взял стакан и выпил водку двумя большими глотками.
Нервное возбуждение не оставляло его. Он говорил громким, срывающимся голосом, отрывисто и порой непонятно.
Восстание вспыхнуло неожиданно. Большая толпа узбеков и каракалпаков явилась к хакиму Ташауза с жалобой на сборщика податей. Этот чиновник хана отличался необычайной жестокостью, за малейшее возражение против налогов он порол нагайками, сажал в зиндан. Хаким возмутился требованием дехкан. Он распорядился нукерам запереть ворота и примерно выпороть жалобщиков. Двое стариков не выдержали порки и умерли гут же, на дворе хакима. Дехкане взяли их трупы и удалились в кишлаки. На рассвете огромная голпа узбеков и каракалпаков, вооруженных палками, кетменями, старинными кремневыми ружьями, заняла неохраняемый город. Часть повстанцев под предводительством хорошо вооруженных туркмен осадила курганчу хакима, остальные рассыпались по городу, разбивали европейские магазины, конторы, ску-почные пункты.
Все европейцы бежали под защиту высоких стен большого хлопкоочистительного завода и забаррикадировались, отбиваясь от осаждающих револьверами и охотничьими ружьями.
Число повстанцев к вечеру сильно увеличилось, появилось много вооруженных туркменских всадников. Ими предводительствовал крупный землевладелец и вождь рода Исмаил. Многие русские коммерсанты лично знали вождя — невысокого тучного старика с тусклыми глазами. Он продавал им.хлопок и люцерну со своих земель, он же поручался за многих дехкан своего рода.
Через знакомого ишана осажденные связались с вождем повстанцев. Он ответил, что народ призвал его
для борьбы с несправедливым ханом и притеснителями чиновниками, но что дехкане озлоблены и на русских баев. Вождь уверял, что с трудом удерживает дехкан от расправы с баями. Он собирался увести восставших прямо в Хиву, чтобы убить хана, и просил коммерсантов прислать ему денег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98