..
Уборку квартиры Мишь начала с чистки высокого зеркала в прихожей — и не сразу заметила то, что в нем отражалось. Молодая женщина в белом кухонном передничке вдруг заинтересовала ее.
Даже на минутку прервала работу, села на табуретку, недоверчиво разглядывая ту, в зеркале. Домохозяйка. Потому что три раза в неделю дергать за ниточки кукол, хоть это и оплачивается, да раз в кои-то веки придумать новую куклу — вряд ли можно считать это полноценным содержанием жизни. А как было бы, не уговори ее Мариан бросить медицинский? Всегда ли плохой студент становится плохим врачом?
Однако пора на кухню стряпать. Сегодня Мариан уезжает в Братиславу, завтра у него там лекция, и потому сегодня они оба, в виде исключения, пообедают не в столовке, а дома. Вот бы достать коврик с голубой вышивкой, повесить над газовой плитой: «Муженек из трактира придет— дома ужин и ласку найдет». Хотела бы я знать, потрясло бы это Мариана? Скорей всего, и не заметит, А заметит — скажет: «Что за идиотство?»
Часы на церкви святой Людмилы пробили полдень; ключ в замке...
— Привет, Мишь.
— Привет. Стол накрыт, муженек.
Мариан посмотрел на нее с легким недоумением. Заметил на столе конверт.
— От Ивонны после долгого молчания. Прочитай. Мариан сдвинул брови.
— Мне еще надо собрать вещички в дорогу, разыскать кое-какие бумаги... Может, сама прочитаешь мне ее писание?
Мишь вынула письмо.
— «...и я уже не работаю манекенщицей, — стала она читать, пропуская несущественное. — Шеф этого модного салона, где шьют для богатых немок и жен американских офицеров, вежливо намекнул, что у меня задница больно раздалась, грубиян... А я его обошла, раздобыла себе место в баре за стойкой, и это дает мне в два раза больше. Только вот с Моникой стало труднее: когда соседка, которая по вечерам за плату сидит с ней, сама хочет куда-нибудь уйти, мне приходится брать девчонку с собой и держать ее в каморке, где переодевается женский персонал. А это — прокуренная дыра, да еще крик, когда бабы перелаются; не очень-то идеальное место для четырехлетнего ребенка...»
Мариан упаковывал чемоданчик. Мишь пропустила полстранички...
— «...Насколько я тебя знаю — а ты любопытна как коза, — тебе интересно, каковы мои отношения с кинематографом. Ну так вот, фронтальной атаки на Голливуд пока не планирую. Что-то говорит мне, что не удастся мне, пожалуй, выбить из седла Мэрилин Монро...»
Мариан стал переодеваться в дорогу. Мишь прочитала последний абзац:
— «...А вчера приснился мне дурацкий сон. Сижу будто в летнем кафе «Пальменгартен» у большой стеклянной стены и вдруг вижу, снаружи подходит к этой стене Роберт Давид с Марианом и Камиллом. Вскакиваю — можешь вообразить, как я обрадовалась: идут прямиком ко мне, смотрят на меня все трое — и, представь, ни один меня не узнает, я для них совсем чужая, незнакомая женщина! Кричу им, машу, в стекло стучц, хочу побежать к выходу, а никакого выхода нету! Пробиваюсь назад между столиками, между людьми, и все зову, и все напрасно, нас разделяет эта стеклянная стена. Вдруг там, снаружи, оказывается и Моника, смотрит на меня так странно, отчужденно, потом берет Крчму за руку и тянет его прочь, и все они удаляются. Моника! — кричу изо всех сил. «Anything wrong, mummy?» l — Моника стоит у моей кровати, босиком, в ночной рубашечке, вся перепуганная, и трясет меня. Тут я сообразила, что кричала во сне. «Ничего, ничего, малышка, беги баиньки!» Моника залезла в свою кроватку... Мой ребенок, а разговаривает с мамой по-английски! И тут я, подружка, разревелась...»
— Сознаюсь, — подняла Мишь глаза от письма, — мне самой хочется реветь над этими строчками... И во всем письме — ни слова о Нике, видно, так и не женился на ней. Мариан, надо для нее что-то сделать!
Мариан с хмурым видом перевернул конверт, прочитал обратный адрес, рассмотрел новые марки: «Bundesrepublik Deutschland» 2.
— Эта переписка мне не нравится, Мишь, ты должна понимать. Я рассчитываю на доцентуру, меня выдвигают в депутаты областного Национального комитета — конечно, не хочется так уж приспосабливаться, но нельзя же не понимать, что мир разделился...
— Ивонна пишет мне, а не тебе.
— Но фамилию ты носишь мою.
— И она не эмигрантка, сбежавшая после Февраля.
— А кто это сейчас различает? Обедали молча.
— Что нового у тебя в институте? — спросила Мишь, лишь бы нарушить это молчание.
Мариан помешивал ложечкой кофе и словно обдумывал ответ.
— Сейчас у меня особый период, какой бывает, пожалуй, только у людей, занятых исследованиями. — Он откинулся на спинку стула. Все-таки решил поделиться, какая редкость! А может, обрадовался, что разговор переключился с Ивонны.—Interegnum 3. Этакая меланхолия от сознания— завершился многолетний труд. Так туча, пролив до капли весь дождь, опустошенная и слабая, уходит с неба. Понимаешь, все сделано, и впереди только удручающая обязанность полностью демонтировать... не только аппаратуру, но и всю систему мышления...
— А ты говорил — возьмешься за классическую лейкемию!
1 Тебе плохо, мама? (англ )
2 Федеративная Республика Германии (нем.).
3 Междуцарствие (лат.).
— Да, но здесь нет еще конкретной проблемы — и, что хуже, нет настоящей увлеченности. Словно предыдущая работа до того тебя захватила, что теперь ты неспособен сосредоточиться на другой теме. Мне кажется, все прочие цели — которых я, к слову, и не могу точно определить — просто мелки по сравнению с нашим открытием цитоксина. А вдохновение не вызовешь одним усилием воли...
— А как другие в твоем коллективе?
— В каком? Я излечился от коллективных методов работы. Группа людей никогда ничего не откроет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36