На некоторое время
Гильгамеш отвлекся от неприятеля, глядя, как из города вышли
послы Киша, сопровождаемые Гиришхуртурой. Когда он снова перевел
взгляд на дружину соперника, та уже остановилась, не доходя
одного полета стрелы до города.
Прежде всего в глаза Большому бросились запряженные четверками
ослов повозки, на которых полусидели, полустояли военачальники и
вожди кишской дружины. Завернутые от пояса и до колен в плотные
клетчатые юбки, одной рукой они держали поводья, а в другой
сжимали пучки дротиков. Их высокие лбы перетягивали красные
повязки, на шее висели тяжелые лазуритовые бусы, а за пояс были
засунуты каменные булавы. Они выпячивали губы, напрягали мышцы,
испещренные жилами и шрамами, покрикивали на суетившихся вокруг
служек. Те были в легких набедренных повязках в отличие от
нестройной воинской толпы, скинувшей перед боем всяческую
одежду. Медные топоры, дротики, метательные палицы, слабосильные
против урукских стен тростниковые луки были беспорядочно
перемешаны в этой толпе. Каждый считал себя умельцем в каком-то
одном, особом роде оружия и сражался по-своему, следя только,
чтобы не отстать от "колесницы" предводителя. Нагота
лишь возбуждала их, раны приводили в безумное веселье, они
дразнили своими срамными частями неприятеля, убежденные, что
сноровка выручит их в любом случае. Наготу эти безумцы считали
жертвой, а бой - обручением кровью с богами. Перед хорошей
кровью дыхание их перехватывало, как перед свиданием с юной
блудницей.
Нагие воины возбужденно подпрыгивали на месте, мазали свои лица
грязью, чтобы выглядеть еще страшнее. Они чувствовали себя
львами, змеями, рысями, вышедшими на охоту. Ага Кишский знал их
безрассудство, поэтому особо отобранные им люди, пусть не
слишком изощренные в воинском искусстве, зато спокойные,
уравновешенные стояли полукругом в один ряд, словно отделяя
нагих безумцев от урукских стен. В руках они держали большие
тростниковые щиты и длинные палки с обожженными на огне
остриями.
Гильгамеш почувствовал, что, несмотря на немногочисленность,
кишская дружина нагоняет робость на окружавших его горожан.
- Что они могут сделать против наших стен? - нарочито
громко засмеялся он.- Кишцы станут ломать их мотыгами? Долго
же им придется заниматься этим! Мы обварим их кипятком, мы
засыплем врагов камнями и стрелами! Фу! Ага Кишский в бессилии
станет лизать изножие наших стен, если раньше ему не придется
лизать мои ноги!
Люди встрепенулись. Они взирали на своего юного повелителя с
доверием, они давно уже забыли видеть в его облике юность. Для
них он был Большой, такой Большой, что рядом с ним легко
забывалось об опасности, вопящей и размахивающей внизу оружием.
Между тем Гильгамеш смотрел на желтовато-серую линию щитов.
Иногда он поднимал глаза к небесам: хотя было еще утро, солнце
жарило так же, как и в последние несколько дней. "Как хорошо
они будут гореть!" - возликовал внутренне Большой и
приказал обматывать стрелы яростно пылающей паклей.
Убедившись, что его приказ выполняется, он продолжал
рассматривать кишскую дружину. "Где Ага? - беспокоился
Большой.- Кто из этих вождей Ага? Как я узнаю его, если он
откажется от поединка?"
Через несколько мгновений его вопросы разрешились сами собой.
Гильгамеш увидел в толпе неприятеля Гиришхуртуру. Двое кишских
дружинников заломили ему руки за спину и подвели к стоявшему в
одной из колесниц воину. Воин был одет в клетчатую бело-зеленую
юбку; судя по заметно расплывшейся фигуре, он давно уже
перевалил за порог зрелости. Вначале держал речь Гиришхуртура,
потом воин что-то сказал ему. Урукец посмотрел на стену и,
дерзко расправив плечи, ответил кишскому герою. А дальше
произошло то, чего черноголовые никогда не позволяли себе в
отношении послов,- колесничий ударил Гиришхуртуру. Ударил
жестоко, сильно, даже со стены Гильгамеш видел, что голова его
советника в крови. Словно насытившись, кишец отвернулся, а
поверженного наземь посла продолжали избивать нагие воины.
Большой уже не помнил себя. Он зарычал и повелел открывать
ворота.
* * *
Сказать, что Ага был поражен, мало. Подавленность - вот
состояние, которое навалилось на него, едва первые лучи солнца
упали на стены. Стены росли прямо из земли - монолитные, как
скала, тяжелые, словно вершины Загроса. Свет превратил их из
темных сгустков массы в отливающую голубым, красным, а
чаще - зеленым, оттенками серого силу. Самый верх стены и
гигантские, в человеческий рост величиной зубцы были побелены
известью, отчего поразившее Агу сооружение напоминало еще
челюсть невообразимого великана.
Стена закрывала большую часть южного горизонта, даже с того
места, где кишская дружина оставила свои лодки, она впечатляла
размерами. Теперь же, оказавшись почти у ее подножия, Ага
почувствовал себя и своих богатырей стайкой муравьев,
собирающихся одолеть огромный валун.
На своем веку кишский владыка повидал многое. Не раз ему
приходилось останавливаться в удивлении и сомнении перед
неожиданным поворотом событий. Но каждый раз гордость заставляла
сделать еще один шаг. Он с жестокой радостью сминал в себе
робость, а потом с такой же жестокостью проламывался сквозь
любые обстоятельства. Но на этот раз величие того, с чем ему
хотелось сравнить себя, настолько отличалось от прошлых
препятствий, что Ага почувствовал себя обманутым небесами и той
тайной стрункой удачи, которую он до сих пор постоянно ощущал в
сердце. Его завели в почти безвыходную ситуацию и бросили
здесь - кишский герой никогда не сомневался, что его ведет воля
богов;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61