Я подошел к ней ближе на несколько шагов.
- Сними маску, Инанна. Дай мне опять увидеть твое лицо.
- Нет, - ответила она.
- Сними маску, прошу тебя.
- Оставь меня в покое. Маски я не сниму.
Я не мог разговаривать с этой чужой женщиной с металлическим лицом. Я
мечтал снова взглянуть на женщину из плоти и крови, предательскую и
прекрасную женщину, которую я так давно знал, которую так любил, как
никогда не любил никого в жизни. Я хотел еще раз посмотреть на нее. Я
нежно сказал:
- Я хотел бы еще раз увидеть красоту твоего лица. Мне кажется, на всем
свете нет лица прекраснее твоего. Ты знаешь, Инанна, каким прекрасным мне
всегда казалось твое лицо? - Я рассмеялся. - Ты помнишь ночи, когда мы с
тобой исполняли обряд Священного Брака? Ну конечно же, как ты можешь
забыть? Тот год, когда я только что стал царем и всю ночь провел в твоих
объятиях. А наутро пришел дождь. Я помню. Я помню те времена, до того как
ты стала Инанной, когда ты призывала меня в свои покои глубоко под землей,
под старым храмом. Я тогда был просто напуганным мальчишкой, и едва мог
понять, в какие игры ты со мной играешь. Или в тот первый раз, когда
произносили обряд вступления на царство Думузи, а я заблудился в коридорах
храма, и ты нашла меня. Ты сама тогда была еще ребенком. Помнишь? Ах,
Инанна, только через много лет смог я понять все те игры, которые ты со
мной играла. Но сейчас я хочу увидеть твое лицо. Сними маску.
- Гильгамеш...
- Сними маску, - сказал я. - Положи ее... - И я назвал ее по имени: не
тем именем Инанны, которое она приняла в служении богине, а именем,
которое нельзя было упоминать после того, как она стала Инанной. Этим
именем я заклинал ее. При звуке этого имени она отпрянула, вздрогнула и
украдкой сделала знак богини, словно защищаясь. Я не видел ее глаз за
прорезями маски, но мне казалось, что они уставились на меня не мигая,
холодные и пронзительные.
- Ты с ума сошел, что зовешь меня этим именем - прошептала она.
- Вот как? Значит, я безумец. Просто я хочу один раз, последний раз
увидеть твое лицо.
Теперь в ее голосе была дрожь.
- Оставь меня, Гильгамеш. Я не хотела тебе вреда. То, что я делала, я
делал ради города... городу нужен царь... а ты уехал... богиня велела
мне...
- Да. Богиня велела тебе убрать Думузи, и ты это сделала. Богиня велела
тебе убить Гильгамеша, и ты послушалась. Ах, Инанна, Инанна, конечно,
только ради города. И ради города ты получишь мое прощение. Я прощаю тебе
все твое предательство. Я прощаю тебе все, что ты сделала именем богини,
чтобы подорвать мою власть и причинить мне вред. Я прощаю тебе твою
ярость, твою ненависть, твою злобу. Я прощаю тебе твою месть, ибо это ты
наслала гнев богов на Энкиду, которого я любил. Если бы не ты, он и сейчас
был бы жив. Но я прощаю тебя. Я все тебе прощаю, Инанна. Если бы мы не
были царем и жрицей, то, наверное, любили бы друг друга. А я любил бы тебя
больше, чем я любил Энкиду, больше, чем я любил что-либо в этой жизни.
Больше самой жизни. Но я был царь. Ты - жрица. Ах, Инанна...
Я не воспользовался мечом. Я вынул из ножен кинжал и вонзил его между
нагрудной пластиной и бусами из лапис-лазури, потом рванул вверх, пока не
нашел ее сердце. Она издала только один тихий звук и упала. По-моему, она
умерла мгновенно. Я медленно выдохнул. Наконец-то моя душа освободилась от
нее. Но это было так, словно я отрезал прочь часть свой души.
Встав рядом с ней на колени, я отстегнул маску и приподнял ее.
Я горько сожалею, что сделал это. Мне трудно было поверить в то, что
случилось с ней с той поры, когда я в последний раз смотрел на нее. Глаза
ее совсем не потеряли своей красоты, губы тоже остались нетронутыми. Но
все остальное было разрушено. Какая-то быстро распространяющаяся кожная
болезнь пожрала ее лицо. Кожа вся была в ямках и морщинах, где серая и
чешуйчатая, где красная и сочащаяся. Ведьма из ночного кошмара,
демоническое существо. Казалось, ей тысяча лет. Лучше было бы не открывать
ее лица. Я обнажил ее лицо, и должен до конца жизни нести тяжесть того,
что видел. Я наклонился. В последний раз поцеловал ее в губы. Потом я
застегнул на ней маску, встал и вышел на храмовую террасу, чтобы позвать
людей и рассказать им о новых законах, которые я собираюсь установить,
вернувшись на трон Урука.

41
Прошли напряженные и очень плодотворные годы. Боги были милостивы к
Уруку и Гильгамешу, его царю. Город процветает, стены гордо и неприступно
стоят. Мы обновили Белый Помост новым слоем гипса и он сияет на солнце.
Все прекрасно. У нас еще много дел, которые надо выполнить, но все
прекрасно. Я сижу сейчас в своих покоях во дворце, заполняя последнюю из
моих табличек. Мне кажется, повесть рассказана. Я не перестану вести
борьбу за новое, не перестану вести поиск, я не смогу без этого. Какой-то
мир снизошел на меня, и это новое для меня чувство, какого я не знал
раньше. Я не знал мира и покоя в те годы, которые описал. Но теперь говорю
вам: все прекрасно.
Было совсем не сложно вдребезги разбить кичливые мечты Мескиагнунны:
это было первое, что я сделал после своего возвращения на царство. Я
послал ему письмо, в котором подтверждал его право на царствование в Уре и
давал ему право управлять Кишем, как дополнительную милость. Он понял, что
я имел в виду, когда снисходительно разрешал ему владеть городами,
которыми он и так уже правил.
"Но Ниппур и Эриду, - писал я, - я оставляю для себя, как предписали
боги, потому что это священные города, подчиняющиеся только правлению
высшего владыки наших Земель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108