Хозяйка таверны сказала:
- Я тебе привела платного попутчика, Сурсунабу. Это Гильгамеш из Урука,
который хочет говорить с Зиусудрой.
- Ну и пусть себе говорит с Зиусудрой. При чем тут я?
- Ему надо переправиться на остров.
Пожав плечами, Сурсунабу ответил:
- Пусть сам найдет, как добраться до острова, если ему так хочется. А
потом пусть узнает, захочет ли Зиусудра с ним говорить.
- Покажи ему свое серебро, - прошептала Сидури.
Я шагнул вперед и сказал:
- Я могу хорошо заплатить за свой проезд.
Лодочник ответил мне холодным взглядом.
- На что мне твой металл?
Дерзкий человек! Однако в нем не было никакого высокомерия. Просто он
был крайне равнодушен. Он был для меня загадкой. С нарастающим гневом я
сказал:
- Ты что, откажешь мне? Я царь Урука!
- Осторожно, Сурсунабу, - сказала Сидури. - Он не привык к отказам и
плохо к ним относится. Нрав у него свирепый, а любовь к себе самому -
колоссальна.
Я обернулся и уставился на нее с открытым ртом:
- Что ты сказала?!
Она улыбнулась, и это была нежная улыбка, не несмешливая. Она ответила:
- Ты единственный из всех впадаешь в ярость при мысли о собственной
смерти. Что это, как не страшная любовь к самому себе, Гильгамеш? Ты уже
сейчас скорбишь и оплакиваешь собственную смерть. Ты больше плачешь по
себе самому, чем по своему покойному другу.
Я был потрясен ее словами, такими прямыми и резкими. Меня пронзила
мысль об их точном соответствии истине. Я моргал, глядя на нее, и пытался
что-то ответить. Но не мог найти слов. А она продолжала:
- Ты же сам это сказал. Ты очень печалился и скорбел по Энкиду, но
именно страх смерти, твоей собственной смерти, выгнал тебя из твоего
города в дикие и неведомые края. Разве нет? А теперь ты бежишь к Зиусудре,
думая, что он тебя научит, как избежать смерти. Ну какой еще человек перед
лицом богов так сильно себя любил?
Хозяйка таверны рассмеялась и посмотрела на лодочника:
- Ну же, Сурсунабу, не строй такую постную рожу! Этот человек - царь в
Уруке, и он мечтает прожить вечно. Возьми его с собой к Зиусудре, прошу
тебя. Пусть узнает то, что должен узнать.
Лодочник сплюнул и продолжал грузить лодку.
Это было совсем невмоготу: презрение лодочника и точный смысл слов
Сидури. В моей душе вспыхнул гнев. Я словно почувствовал бой барабана в
ушах, и руки у меня задрожали. Я гневно зашагал к Сурсунабу. На набережной
между ним и мной был вкопан ряд небольших полированных каменных столбиков.
Я бешено раскидал их в стороны, стремясь поскорее добраться до Сурсунабу,
и схватил его за плечо. Он взглянул на меня без всякого страха, хотя я был
вдвое больше его и мог прибить его. Его бесстрашие охладило мой гнев, я
несколько поутих и отпустил его, ловя ртом воздух и пытаясь охладить себя.
Смиренно, как только мог, я сказал:
- Молю тебя, лодочник, возьми меня с собой к твоему хозяину. Я уплачу
любую цену, какой бы она ни была.
- Сказал же я тебе, что мне нет нужды в твоих кусочках металла.
- Все равно, возьми меня. Ради богов, чьим потомком я являюсь, молю
тебя.
- Так ты дитя богов? Тогда чего тебе бояться смерти?
Я почувствовал, как мой гнев возвращается от этих невозмутимых холодных
ответов. Но я проглотил обиду.
- Что же мне, на колени встать? Молить, как нищему? Это что за великое
дело - взять меня с собой на этот твой остров?
Он рассмеялся странным тонким смехом.
- Теперь это великое дело, глупый Гильгамеш. В свой ярости ты разбил
священные камни, которые дают нам безопасную дорогу. Знаешь ли ты об этом?
Они бы нас защитили. Но ты их разбросал.
Как мне стало стыдно! Я еще никогда не чувствовал себя так глупо. Щеки
мои горели. Я упал в пыль и стал искать маленькие каменные столбики. Я уж
очень ретиво набросился на них, поэтому некоторые лежали, расколовшись на
куски, и сколько-то из них упало в море. Я тупо собирал оставшиеся.
Сурсунабу жестом дал мне понять, что моя работа напрасна.
- Обойдемся и без них, - сказал он. - Может быть, риск будет чуть
больше. Но если ты и впрямь дитя богов, то попроси их дать нам добрую
дорогу и присмотреть за нами, пока мы будет плыть.
- Так ты меня берешь?
- А что делать? Возьму, - сказал он, пожав плечами.
Подошла Сидури. Она стиснула мои ладони в своих, прижалась ко мне и
нежно сказала:
- Я не хотела говорить тебе обидных слов, Гильгамеш. Но в моих словах
была правда, хоть они и были резкими.
- Может быть.
- Не думай о том, что я сказала, я надеюсь, что ты найдешь что ищешь.
- Спасибо тебе, Сидури. И за это пожелание, и за все остальное.
- Если случится так, что ты этого не найдешь, ты вернешься назад, сюда?
Здесь всегда тебя будут ждать, Гильгамеш.
- Что же, это было бы не самым плохим местом, - сказал я, - но я не
вернусь назад.
- Тогда доброго тебе пути, Гильгамеш.
- Счастливо оставаться, Сидури.
Она держала меня за руки и возносила молитву, обращаясь к какой-то
богине, которую я совсем не знал и никогда о ней не слышал. Она молилась о
том, чтобы я нашел мир, чтобы поскорее обрел покой и пришел бы конец моих
странствий.
Вот только единственный мир и покой, который я себе тогда представлял,
был могильным покоем. Я надеялся, что Сидури не это имела в виду. Но я
решил принять ее молитву в лучшем смысле слов. Поэтому я поблагодарил ее.
Лодочник сделал нетерпеливый жест, я влез в лодку и занял место на корме,
опираясь на груду циновок. Он оттолкнулся от берега, и мы поплыли.
Мы молча плыли к Дильмуну. Боги защищали нас, и наш переезд был
спокойным и гладким, под ясным небом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108