Поэт кивнул и пригубил вино.
— А от Церкви?
— Не понял, сэр.
— От Церкви твоя жизнь тоже не зависела?
— Пожалуй, да. — Я догадывался, что отвечаю, будто скованный от смущения подросток, однако эти вопросы казались куда менее важными, чем тот, который поэт задал мне при первой встрече и ответа на который, очевидно, ждал.
— Я помню тот день, когда мы впервые услышали об Ордене. Через несколько месяцев после исчезновения Энеи. На орбите Гипериона появились звездолеты Церкви, десантники захватили Ките, Порт-Романтик, Эндимион вместе с университетом и все прочие крупные города и космопорты. Однако они не задержались, улетели куда-то на боевых скиммерах; далеко не сразу мы сообразили, что им нужны крестоформы.
Я кивнул. Пока ничего нового. Захват плато Пиньон, где водились крестоформы, был последней крупной операцией, которую осуществила дряхлеющая Церковь Войска Ордена появились на Гиперионе почти полтора столетия спустя — оккупировали всю планету, очистили от жителей Эндимион и другие города вблизи плато…
— Корабли, залетавшие в те годы на Гиперион, доставляли новости, от которых шла кругом голова, — продолжал Силен. — Церковь распространяла свое влияние на миры Великой Сети, потом на планеты Окраины…
Андроиды убрали тарелки из-под супа и подали птицу под горчичным соусом и печеную рыбу с икрой.
— Утка? — на всякий случай уточнил я.
Поэт оскалил свои реконструированные зубы.
— По-моему, в самый раз после твоих недавних…, э…, испытаний.
Я вздохнул и тронул вилкой мясо. На глаза неожиданно навернулись слезы. Я вспомнил, как изнывала от нетерпения Иззи… Неужели это было неделю назад? Кажется, прошла целая вечность. Я поглядел на Мартина Силена, попытался представить, как он справляется со своими воспоминаниями. Когда ты помнишь о том, что было столетия назад, разве можно сохранить разум? Поэт перехватил мой взгляд и усмехнулся. В который уже раз я спросил себя, не безумен ли мой сотрапезник.
— Итак, мы узнали про Орден и стали задумываться, каково нам придется под его властью. — Поэт жевал и говорил одновременно. — Теократия! В эпоху Гегемонии никто не мог вообразить чего-либо подобного. В ту пору религия была личным делом каждого — я, к примеру, принадлежал к дюжине конфессий и сам основал пару-тройку новых вероисповеданий. — Он пристально поглядел на меня. — Ну да тебе все это известно. Ты же слышал «Песни».
Я промолчал.
— Большинство моих знакомых составляли дзен-гностики. От дзена в той вере было больше, чем от христианства; впрочем, и то и другое на деле являлось профанацией. Паломничества предпринимались для развлечения. Путешествие по святым местам с путеводителем в руках. Дерьмо собачье! — Силен хмыкнул. — Гегемония никогда по-настоящему не связывалась с религией. От идеи объединить гражданские общественные установления с религиозными принципами попахивало варварством; такое годилось разве что для Кум-Рияда или какого-нибудь другого захудалого мирка на Окраине. А затем явился Орден — метод кнута и пряника, крестоформ надежды…
— Орден не правит, — заметил я. — Он советует.
— Вот именно, — согласился старик, тыкая в мою сторону вилкой. Между тем А.Беттик подлил ему вина. — Орден советует, а не правит. На сотнях миров Церковь наставляет своих прихожан, а Орден помогает советами. Но христианин, который хочет воскреснуть, ни за что не пропустит мимо ушей советы Ордена и обязательно прислушается к наставлениям Церкви, верно?
Я передернул плечами. К тому, что за всем на свете стоит Церковь, люди ныне привыкают сызмальства.
— Но ты не христианин, Рауль Эндимион, и не желаешь воскресать. Правильно?
Я посмотрел на поэта. Внезапно у меня возникло ужасное подозрение: «Он сам признался, что давно следит за мной. Если ему удалось похитить человека из тюрьмы, значит, он в сговоре с властями. Может, это он организовал приговор и казнь, а сейчас устроил мне какую-то хитрую проверку?» — Весь вопрос в том, — продолжал Силен, игнорируя мой испепеляющий взор, — почему ты не христианин? Почему не желаешь воскресать? Разве жизнь не доставляет тебе удовольствия?
— Доставляет, — процедил я сквозь зубы.
— Однако ты не принял крест. Отказался от дара вечной жизни.
Я положил вилку на стол. Андроид истолковал это движение как признак того, что я закончил есть, и убрал нетронутую утку.
— Я отказался от крестоформа! — Какими словами поведаешь о чувствах, передававшихся из поколения в ! поколение среди кочевников, которых когда-то изгнали с родных земель? О яростном стремлении к независимости? О скептицизме и привычке проверять теорию практикой, обо всем том, что дало мне образование? Лучше и не пытаться.
— Мартин Силен кивнул, словно удовлетворился моим объяснением.
— По-твоему, крестоформ и благодать, которая нисходит на истинного христианина при заступничестве католической церкви — не одно и то же?
— Для меня крестоформ — обыкновенный паразит! — воскликнул я и подивился ненависти, прозвучавшей в моем голосе.
— А может, ты просто испугался, что потеряешь…, гм…, свои мужские достоинства?
Андроиды принесли двух шоколадных лебедей, наполненных трюфелями. Я к своему даже не прикоснулся. В «Песнях» рассказывалось о священнике Поле Дюре, который обнаружил на плато Пиньон племя дикарей-бикура и выяснил, что они дожили до наших дней благодаря сим-биоту-крестоформу, подаренному якобы легендарным Шрайком.
Крестоформ действовал на бикура приблизительно так же, как и на тех, кто пользуется им сегодня, однако Поль Дюре отметил побочные эффекты — необратимое разрушение мозга и отмирание половых органов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28