- А я как сказал?
- Вы сказали "одеть".
- А надо?
- А надо - "надеть".
- Не ощущаю разницы, - высокомерно сказал тот, что стоял у окна.
- И тем не менее она существует.
- Хорошо. Тем более. Я же говорю: мне нужен образованный человек, в
совершенстве знающий местный диалект.
- Нынешние молодые люди, Кузнец, плохо знают свой язык.
- И тем не менее мне нужен именно молодой человек. Мне будет неудобно
командовать стариком, а я намерен именно командовать.
- Здесь никто ничего не делает даром, - намекнул серый человечек с
цинической усмешкой. - Ни старики, на молодые. На воспитанные, ни хамы. Ни
образованные, ни игнорамусы... Разве что какой-нибудь восторженный
пьяница, да и тот будет все время в ожидании, что ему вот-вот поднесут. Из
уважения.
- Ну что ж. Никто не заставит его работать даром... Как вы болтливы,
однако. Есть у вас кто-нибудь на примете?
- Вам повезло, Хнум. Есть у меня на примете подходящая особь. Сорок
лет, кандидат физико-математических наук, воспитан в такой мере, что даже
умеет пользоваться ножом и вилкой, почти не пьет. А что же касается
жизненного существа его, воображаемого отдельно от тела...
- Увольте! Увольте меня от ваших гешефтов! Скажите лучше, что он
просит. Цена!
- Я в этом плохо разбираюсь, Ильмаринен. Гарантирую, впрочем, что
просьба его вас позабавит. Другое дело - сумеете ли вы ее выполнить!
- Даже так?
- Именно так.
- И вы полагаете, что это лежит за пределами моих возможностей?
- А вы по-прежнему полагаете, будто можете все на свете?
Черно-кровавое яблоко глянуло на серенького поверх левого крыла, и
человечек вновь отпрянул и потупился.
- Укороти свой поганый язык, раб!
Наступила зловещая тишина, и только через несколько долгих секунд
неукрощенный серенький человек пробормотал:
- Ну зачем же так высокопарно, мой Птах? Зовите меня просто: Агасфер
Лукич.
- Что еще за вздор, - с отвращением произнес стоявший у окна. - При
чем здесь Агасфер?..

2. Действительно, при чем здесь Агасфер? Я специально смотрел: того
звали Эспера-Диос (что означает "надейся на бога") и еще его звали
Ботадеус (что означает "ударивший бога"). Это был какой-то древний
склочный еврей, прославившийся в веках тем, что не позволил несчастному
Иисусу из Назарета присесть и отдохнуть у своего порога, - у Агасферова
порога, я имею в виду. За это бог, весьма щепетильный в вопросах этики,
проклял его проклятьем бессмертия, причем в сочетании с проклятьем
безостановочного бродяжничества. "Встань и иди!"
Так вот, начнем с того, что Агасфер Лукич никакой не еврей и даже не
похож. Внешне он больше всего напоминает артиста Леонова (Евгения) в роли
закоренелого холостяка, полностью лишенного женского ухода и пригляда, - в
жизни не видел я таких засаленных пиджаков и таких заношенных сорочек.
Далее, Агасфер Лукич, конечно, дьявольски непоседлив и подвижен (на то он
и страховой агент, волка ноги кормят), однако спит он, как все нормальные
люди (плюс еще часок после обеда), и никакие мистические голоса не
командуют ему, едва он заведет глаза: "Встань и иди!"
Я познакомился с ним в конце лета, когда, вернувшись с того
злосчастного симпозиума в Ленинграде, обнаружил, что в номер ко мне
подселили за время моего отсутствия некоего деятеля, совершенно
постороннего и к обсерватории отношения не имеющего. Негодование мое,
наложившееся на все те неприятности, которые я услышал в Ленинграде,
выбило меня из обычной колеи до такой степени, что я унизился до скандала.
Я накричал на дежурную, ни в чем, разумеется, не повинную. Я сцепился по
телефону с Суслопариным, обвинил его в коррупции и швырнул на полуслове
трубку. Я бы и Карла моего Гаврилыча не пощадил, конечно, уж я бы объяснил
ему, что быть директором обсерватории означает в первую очередь
обеспечивать комфортные условия жизни для наблюдателей, - да, по счастью,
оказался он в то время в Москве, в Академии наук. Я со стыдом вспоминаю
сейчас тогдашнее свое поведение. Но уж очень это достало меня тогда: вхожу
в номер - в свой, законный, раз и навсегда за мною закрепленный, - и вижу
на столе своем чьи-то безобразного вида носки, небрежно брошенные поверх
моей рукописи...
Впрочем, как часто это случается в жизни, все оказалось вовсе не так
уж страшно и беспросветно.
Агасфер Лукич проявил себя как человек чрезвычайно легкий и приятный
в общении. Он был абсолютно безобиден, он ни на что не претендовал и со
всем был согласен. Он тут же постирал свои носки. Он тут же угостил меня
красной икрой из баночки. Он знал неимоверное количество безукоризненно
свежих и притом смешных анекдотов. Его истории из жизни никогда не
оказывались скучными. И он умудрялся совсем не занимать места. Он был - и
в то же время как будто и отсутствовал, он появлялся в поле моего внимания
только тогда, когда я был не прочь его заметить. Он был на подхвате, так
бы я выразился. Он всегда был на подхвате.
Но при всем при том было в нем кое-что, мягко выражаясь, загадочное.
Он-то сам очень стремился не оставлять по себе впечатления загадочного, и,
как правило, это ему превосходно удавалось: комический серенький
человечек, отменно обходительный и совершенно безобидный. Но нет-нет, а
мелькало вдруг в нем или рядом с ним что-то неуловимо странное,
настораживающее что-то, загадочное и даже, черт побери, пугающее.
Например, эта поразительная его записная книжка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11