.. или манера класть на
ночь свое искусственное ухо в какой-то алхимический сосуд... или другая
манера - бормотать что-то неразборчивое в отключенный телефон... но это
ладно, это потом. И я уже не говорю про портфель его!
Первое, что удивляло, это - за какие такие невероятные заслуги
ничтожного страхового агента подселяют ко мне, к без пяти минут доктору, к
человеку, прославившему эту обсерваторию... Да разве в науке здесь дело, -
что нашему Суслопарину до науки? Ко мне, к личному другу директора, -
подселяют серенького страхагента! Милостивые государи мои! Наш заместитель
по общим вопросам товарищ Суслопарин К.И. никогда и ничего не делает зря и
ничего и никому не делает даром. Видимо, какую-то огромную, мало кому
известную пользу можно, оказывается, извлечь из системы государственного
страхования, и мы с вами, простые смертные, чего-то здесь недопонимаем, и
недополучаем мы чего-то весьма значительного, опрометчиво проходя мимо
заглядывающего нам в глаза скромного человека, жаждущего всучить нам
договор из трех рублей в год... Загадка эта была сформулирована мною в
первый же день знакомства с Агасфером Лукичом, но при прочих моих заботах
и неприятностях того времени оставила меня в общем и целом равнодушным.
Какое, в конце концов, мне дело до хитрых махинаций товарища Суслопарина?
Удивляло, конечно, почему он Агасфер. Хотелось все время спросить:
при чем тут Агасфер? Что это за Лука такой нашелся, что назвал родного
сына Агасфером? (Или, может, не родного все-таки? Тогда не так жалко, но
все равно непонятно...) Да ведь не станешь спрашивать малознакомого
человека, откуда у него такое имя, а на облический вопрос о родителях
Агасфер Лукич ответил мне: "О, мои родители - они были так давно..." - и
тут же перевел разговор на другую тему.
Удивляла популярность Агасфера Лукича в Ташлинске. Когда я уезжал в
Ленинград, никто здесь о нем и слыхом не слыхивал, а теперь, спустя всего
две недели, не было, казалось, ни одного человека ни в обсерватории, ни
даже в городе, чтобы в Агасфере Лукиче не был заинтересован. Даже совсем
не знакомые мне люди останавливали меня на улице (в магазине, на
Теренкуре, на автобусной остановке), чтобы справиться, как идут дела у
Агасфера Лукича, и передать ему самые благие пожелания. Хуже того: после
вороватых озираний по сторонам сообщалось что-нибудь вроде того, что
договор-де можно бы и подписать, но только сумму страховки неплохо бы было
удвоить. И странное дело! Когда я об этом Агасферу Лукичу сообщал, он
всегда мгновенно понимал, о ком именно идет речь, словно заранее ждал эти
приветы и эти предложения, и тут же из недр затерханного пиджачка
появлялась знаменитая его записная книжка, и вываливающиеся страницы
принимались порхать в его пальцах с такой скоростью, что казалось, будто
они вот-вот загорятся от трения о воздух. И загорались ведь, я видел это
собственными глазами, и не раз: загорались, горели и не сгорали...
Воистину, Агасфер Лукич, говорил я ему с опаской, воистину страховое
дело в наши дни требует от своих адептов способностей вполне необычайных.
На что он обычно отвечал мне со странным своим смешком: "А как же,
батенька. Конкуренция! Нынешний страховой агент - это, знаете ли, человек
высоко и широко образованный, это, батенька, дипломированный инженер или
кандидат наук! Изощренность потребна, батенька, одной науки мало, надобно
еще и искусство, а иначе того и гляди перехватят клиента, чихнуть со
вкусом не успеешь!"
Наукой здесь и не пахло. Пахло мистикой. Преисподней здесь пахло,
государи мои! Эта мысль приходила на ум всякому, кто хоть раз видел в
действии портфель Агасфера Лукича. Портфель этот был таков, что с первого
взгляда не производил какого-нибудь особенного впечатления: очень большой,
очень старый портфель, битком набитый папками и какими-то бланками. Обычно
он мирно стоял где-нибудь под рукой своего владельца и вел себя вполне
добропорядочно, но только до тех пор, пока Агасферу Лукичу не подступала
надобность что-нибудь в него поместить. То есть, когда Агасфер Лукич
что-нибудь из этого портфеля доставал, портфель реагировал на это, как
любой другой битком набитый портфель: он сыто изрыгал из недр своих лишние
папки, рассыпал какие-то конверты, исписанные листы бумаги, какие-то
диаграммы и графики, подсовывал в шарящую руку ненужное и прятал искомое.
Однако же когда портфель открывали, чтобы втиснуть в него что-нибудь еще
(будь то деловая бумага или целлофановый пакет с завтраком), вот тут можно
было ожидать чего угодно: фонтанчика ледяной воды, клубов вонючего дыма,
языка пламени какого-нибудь и даже небольшой молнии с громом. По моим
наблюдениям, Агасфер Лукич и сам несколько остерегался своего портфеля в
такие минуты.
Это о портфеле.
А теперь о телефоне. Агасферу Лукичу звонили довольно часто, и тогда
он брал трубку, выслушивал и отвечал что-нибудь краткое, например,
"Согласен" или, наоборот, "Не пойдет", а иногда даже просто "Угу", и сразу
клал трубку, а если ловил при этом мой взгляд, то немедленно прижимал к
груди короткопалую грязноватую лапку и безмолвно приносил извинения.
По своему же почину он прибегал к телефону редко, и выглядели такие
его акции дешевым аттракциончиком. Извинительно улыбаясь, он выдергивал
телефонную вилку из розетки, уносил освободившийся аппарат в свой угол и
там, снявши трубку и отгораживаясь от меня плечом, принимался дудеть в нее
что-то малоразборчивое, так что я схватывал только отдельные слова,
иностранные какие-то слова, а может, и не просто слова, а имена
собственные, очень меня в те времена интриговавшие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11