- С Дженкинсом, - не колеблясь, ответил я.
- С Дженкинсом, так с Дженкинсом.
Так я еще раз перешел из рук в руки.
9
Дженкинс занимал две комнаты под крышей большого дома в центре города. Он был далеко не так богат, как доктор Рихтер, но зато его комнаты до самого потолка были забиты книгами. Пока он нес меня домой (мы шли пешком), мы не обменялись ни словом, погруженные в собственные мысли, а когда он внес меня в свою комнату, он поставил клетку на стол и уселся рядом. У него было приветливое лицо и я поежился, с облегчением подумав о Девлине и о том, как я еле улизнул от него.
- Мне очень не нравится то, что ты сидишь в клетке, - начал Дженкинс. - Но в то же время я пообещал доктору Рихтеру, что буду присматривать за тобой, да и в любом случае ты настолько уникален, что я не могу позволить тебе сбежать. Я бы очень хотел помочь тебе и подружиться с тобой, и лучшим началом для нашей дружбы было бы выпустить тебя из клетки. Но сначала ты должен честно пообещать мне, что не будешь убегать.
- Благодарю вас, - ответил я. - Я даю вам это обещание.
Он взглянул на меня, помолчал и открыл дверцу клетки. Я вышел на стол и поднял голову, глядя на него.
- Я рад, что меня забрали именно вы. Я боялся человека по имени Девлин.
- Да нет, он совсем не страшный, - улыбнулся Дженкинс. - У него, правда, странноватые идеи, но это всего лишь слова. В остальном он совершенно безвреден.
- А что вы собираетесь делать со мной?
- Ну, как я говорил раньше, тебе особенно не хватает образования. Я хочу попробовать и научить тебя сначала читать и писать, а потом посмотреть, насколько ты сможешь узнать человеческую культуру. Может быть, когда ты узнаешь о нашем обществе больше, ты сможешь сравнить его с вашим. Мы можем даже написать вместе книгу об этом, сравнивая общество человека и общество крыс.
Мысль о том, чтобы учиться человеческой культуре, поразила меня. Сказанное Дженкинсом на собрании о моем общем невежестве, о том, что у Леди Света мне нужно просить не нового тела, а старого языка, попала в самую точку. Я знал, что он был прав.
- Но почему вы предлагаете учить меня, - робко начал я, - когда думаете, что мне лучше вернуться к своей родной культуре?
- Я думаю, что ты не сможешь вернуться к родной культуре.
- То есть я никогда не найду Леди Света?
- Я в этом сильно сомневаюсь.
- Но вы хоть верите в мою историю? - настаивал я.
- Я стараюсь относиться к таким вещам без предубеждений, - ответил он. - Мы знаем еще слишком мало, чтобы высказать свое суждение.
Мои уроки начались в этот же вечер и продолжались много-много недель. Я не стану подробно останавливаться ни на методах обучения, ни на темпах моего продвижения, скажу только, что Дженкинс оказался идеальным учителем, и я перед ним в неоплатном долгу. Я жадно поглощал каждую крупинку знаний, которую он клал передо мной и вскоре начал прочитывать книгу за книгой, независимо от толщины или темы. Даже Дженкинс был потрясен скоростью и жадностью к знаниям, с какими я учился.
- Книги, - сказал я ему однажды, - книги - вот различие между вашим видом и моим. Все, что вы узнавали, все, что вы думали, все, что вы переживали, вы все это сохраняете и передаете. Ни крупицы не теряя. Ничего удивительного, что вы властвуете над миром.
- Да, - согласился Дженкинс, - если человек прочтет все книги, он, конечно, может стать весьма знающим человеком. Хотя у меня не хватает времени прочесть даже те немногие, что стоят здесь.
- Вы хотите сказать, что их гораздо больше? - воскликнул я.
- О, здесь только малое число. Если положить наземь все книги, когда-либо написанные на земле, то из-под них не было бы видно ни травинки.
Иногда Дженкинс играл мне музыку. У него была дудочка, и мягкие нежные ноты из этого инструмента наполняли меня теми же чувствами, что ощущал он. Как бы глубоко я не был поглощен книгами, стоило ему только начать играть, и я тут же бросал книги, словно меня тянул невидимый поводок. Однажды я сказал ему:
- Вашей музыкой вы можете очаровать меня так, что я, сам того не заметив, шагну с обрыва.
- Музыка, - ответил он, - это наичистейшее выражение души. Она соединяет нас с природой, звездами, с другими мирами. Но музыка для отдыха и развлечений, а не для созидания... хотя она часто вдохновляла душу человека. И часто музыка звучит во время войны.
Если бы он весь день играл на дудочке, я бы не смог прочесть ни одной книги. Но Дженкинс хотел, чтобы я читал. Он клал книгу на стол передо мной и оставлял меня. Страницы я мог переворачивать сам, и отрывался, только чтобы перекусить, когда он приносил мне поесть. А иногда читал даже за едой.
Однажды я удивил его, попросив его собственную книгу "Человек, царь зверей". Но он дал мне ее и я прочел ее за день. В этой книге Дженкинс показал, как человек превзошел зверя: своей техникой, которая позволила ему подняться над своей природной слабостью, и своим искусством, которое позволило ему обогатить свою жизнь через творения других. Животные, говорил Дженкинс, живут, чтобы выжить, человек живет, чтобы выжить и наслаждаться. И снова он нашел слова, которые попали в яблочко. Я припомнил те давние дни, когда я хотел чего-то большего, чем простая жизнь моих сородичей, и припомнил тот вечер бала, который приоткрыл передо мной двери в рай.
Особенным источником удивления для меня стало то, что Дженкинс называл литературой. Я глотал роман за романом, пьесу за пьесой, и чувствовал, что это я сам проживаю описанные на страницах жизни. Когда герои терпели бедствия, я терпел их вместе с ними, когда они размышляли, размышлял и я. Вскорости я многократно постиг, что такое любовь, ненависть, подъем и падение, победа и поражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47