Я знал, как живут и умирают крестьяне и короли, я мог воплотиться в каждую проходившую передо мной личность.
- Это потрясающе! - поделился я с Дженкинсом. - Человек может прожить тысячу жизней, даже не выходя из своей библиотеки!
Те недели и месяцы, которые я провел в доме Дженкинса, дали мне столько опыта и знаний, что я не приобрел бы и за всю жизнь. Сам Дженкинс всегда был добр ко мне, и часто мы засиживались с ним за беседой допоздна. У него было много теорий, касающихся жизни - ее происхождения, развития, цели, и он, казалось, находил удовольствие в том, что объяснял их мне и отвечал на мои вопросы. Особенно интересной ему казалась идея происхождения всех форм жизни - включая его и меня - от одного общего предка. Мне казалось невозможным поверить в то, что и слон и муравей возникли из одного и того же вида, но он объяснил мне, что за годы своего существования земля сама подвергалась многим сильнейшим изменениям, которые, естественно, привели к не менее сильным изменениям и в строении живых клеток. Я вспомнил эту теорию только потому, что тогда она казалась мне хоть как-то объясняющей мое состояние. Теперь-то я знаю, что никакая катастрофа в природе не смогла бы превратить меня из крысы в кучера, а затем обратно. Даже и за миллионы лет, не говоря уже о нескольких часах. Впрочем, до сих пор столь же невероятной мне кажется мысль о том, что даже тысячи миллионов лет могли превратить амебу в слона, певчую птицу или человека.
Наши дискуссии были оживленными, но полными взаимного уважения. В отличие от споров между Дженкинсом и его другом Девлином. Это были споры не об Искусстве или Природе, а о политике. Девлин впадал в неистовство, когда упоминалось об структуре общества, ему хотелось радикальных перемен. Он исповедовал равное распределение богатств и отмену всех привилегий, он нападал на принца, устраивавшего роскошные балы, в то время, как бедняки в городе должны прикрывать свои тела лохмотьями. В таких случаях Дженкинс соглашался с ним, и даже мне мнение Девлина казалось разумным. Но затем он со страстью начинал говорить о том, чтобы собрать народ и сбросить правительство. Тогда Дженкинс обвинял его в демагогии, и настаивал на том, чтобы люди рассматривались, как личности, а не как простой инструмент политических переворотов.
- Пусть они будут личностями! После того, как кое-кому пустим кровь! - восклицал Девлин. - У нас не будет равенства, пока мы не избавимся от неравенства!
- Но кровопускание - не лучшее средство, чтобы покончить с неравенством, - возражал Дженкинс. - Твое насилие породит только еще большее насилие, и все.
Они могли спорить часами, а я сидел на подлокотнике кресла Дженкинса, прислушиваясь и запоминая.
Так проходили месяцы. Без сомнения, это был самое плодотворное время в моей жизни, и казалось странным, что мне когда-нибудь захочется закончить с этим. Но мое замечание, что можно жить бесконечно, даже не выходя из библиотеки, оказалось палкой о двух концах. Несмотря на все удовольствия, такая жизнь была жизнью с чужого плеча. Мне захотелось жить своей собственной жизнью, стать частью мира, жившего за стенами квартиры, за страницами книг, мира, где существуют реальные вещи и люди, а не слова, описывающие их. Я вспоминал об импровизированном балу кучеров, о губах, целовавших меня, о шести белых рысаках, бивших копытами о мостовую. Несмотря на все мое образование, я не стал ни на пядь ближе к тому, чтобы стать человеком - каким я себя чувствовал. Дженкинс открыл мне культуру, но лишь Леди Света могла вернуть мне формы.
Я обещал Дженкинсу, что не сбегу, да у меня и не было желания терять такого друга. Но я открыто сказал ему о своих сомнениях, и он спросил меня, что же я хочу сделать.
- Я должен увидеть Амадею, - ответил я. - Только она может знать, где мне найти Леди Света.
- На аудиенцию к принцессе попасть нелегко, - заметил Дженкинс.
- Но мне ведь нужно не на аудиенцию, - возразил я. - Я могу просто проскользнуть во дворец, найти ее и поговорить. Я знаю, она добрая и ласковая. Она поймет меня.
- Если кто-то увидит, как ты пробираешься во дворец, тебя могут убить.
- Я позабочусь о том, чтобы меня не видели. Я дождусь вечера, я буду красться в тени. Я ведь не забыл старых привычек.
- Все равно, это слишком опасно, - колебался Дженкинс.
- Но другого пути нет, - настаивал я. - Я хочу сделать это. Это единственное, что я хочу.
Но тут вошел Девлин, и Дженкинс без обиняков спросил его, что тот думает о моей идее. И к моему удивлению, Девлин отнесся к ней с энтузиазмом. Он даже предложил помочь. Он сказал, что знает во дворце одного стражника, он сам отнесет меня во дворец, а стражник покажет мне, где найти Амадею. Так опасности будет гораздо меньше. Он даже может договориться со стражником, чтобы тот вынес меня обратно, а сам Девлин подождет снаружи и отнесет меня обратно домой.
Дженкинсу понравилась эта идея, и мне она тоже должна была бы понравиться... Но мой страх перед Девлином был сильнее обычного, и мне была отвратительно сама мысль о том, чтобы оказаться в его руках даже на минуту. Я заколебался.
- Чего ты боишься? - спросил Дженкинс. - Это великолепный план!
Я не мог найти причины, чтобы отказаться от предложения, и наконец Дженкинс сказал, что я либо отправлюсь с Девлином, либо вообще никуда не пойду.
- А ты пойдешь со мной? - в последней надежде спросил я.
- Ну, не думаю, друг мой, чтобы я смог договориться со стражником, если рядом будет кто-то еще, - возразил Девлин.
- Да, будет лучше, если там будете только вы вдвоем, - кивнул Дженкинс.
Невольно я задрожал. Дженкинс заметил это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47