- плюнул Ибрагим, всматриваясь в устье маленькой проточки.
- Надо по двести верст в сутки проплывать. Надо день и ночь плыть, Ибрагим.
- Мало ль чего надо! - крикнул черкес. - Дома надо сидеть!.. Куда черт понес!.. Не шутка.
- Давай сделаем очаг на шитике, чтоб к берегу не приставать.
- Хоть бы какой шайтан встретить… Ни тунгус, ни черт нэту. Тьфу!
Левая протока, куда направили шитик, стала постепенно расширяться; она быстра и глубока.
- Какой хитрый! - сказал Ибрагим, бросив весла: шитик самоплавом подавался вниз.
- Кто хитрый?
- Кто? Вода!.. Маленький вода, гляди, какой большущий стал; большой вода совсэм вчера дурак. Поди узнай…
- Гы, черт… Слышь, опять шумит! Впереди раздался глухой рокот.
- Водопад в горах или порог! - тревожно прислушивался Прохор к нараставшему шуму.
Бессильное солнце садилось в тучу, сентябрьская зима все еще белела, куда ни взглянь. Где-то близко октавой промычал сохатый - лось.
- Гуси, Прошка, гуси!
Ибрагим схватил ружье и замер. С бодрым гоготаньем низко тянул вдоль реки табун гусей.
- Эх, срэзать бы, - шепнул Ибрагим, захлебываясь древней страстью, - кунак, голубчик!.. Сюда, сюда!
Ловкий вызрел срезал гуся. Встревоженный табун сделал шумный круг над павшим в воду товарищем и с печальным гогоюм помчался дальше к югу.
- Он раненый! Догоняй! - кричал Прохор.
- Греби, греби!..
- Стреляй! Дай ружье!.. Дай сюда!
- Греби, греби!
Подбитый гусь уносился теченьем вниз, шитик настигал его, трещали весла, уключины скорготали, взвизгивали.
- К берегу, Прошка, к берегу! - вдруг неистово завопил черкес. - Порог!.. Алла! Алла!
Увлекшиеся путники, не слыша и не видя ничего кругом, неожиданно очутились среди бушующих валов, в преддверии грозного порога, - К берегу!
- Пропали… Ой!
- Наляг, наляг!
С треском хрустнуло весло и - к черту.
- Пропали!
- Новое, где новое?!
Прохор вскочил и, схватив багор, сильными толчками в камни опруживал нос к берегу. В корме, стиснув зубы и весь побелев от напряженья, пыхтел черкес. Волны хлестали в борт лодки - вот-вот опрокинут. Впереди, как сто зверей, люто ревел порог.
- Еще-еще-еще! Наддай!
Второе весло - хрясь! и - к черту. Но бой кончился: перед самым порогом шитик вошел в тихую заводь и, весь пропитанный духом борьбы, передавшейся ему от живых существ, победоносно пробивался к берегу.
- Фу-у-у!» - протянул взмокший, дрожащий Прохор. А Ибрагим только посвистал и крепко сплеча выругал и уплывшего гуся и порог.
В них обоих еще горел момент борьбы, момент прилива сил, глаза полыхали, быстрым бегом била во всем теле кровь. Но когда все внутри их стало затихать, Ибрагим и Прохор с трепетом подумали о только что минувшей схватке с Угрюм-рекой и ужаснулись.
- Прошка, а если бы перевернуло нас?.. Что бы? А?
- Выплыли бы.
- Это худо. Надо утонуть. Что жрать стали бы? Где сухари, где все? Ой-ой, Прошка.
- Да-а-а, - протянул в тупом раздумье Прохор и после короткого роздыха сказал:
- Обедать надо… Два дня не ели как следует.
- Никакой ни обэд… К свиньям обэд!.. Плыть надо… Тут сдохнешь… Пойдем порог смотреть.
Прохор умоляюще взглянул на Ибрагима; тот, сдвинув брови, зло сопел. Прохор понял, что надо подчиниться.
Огромные валуны на берегу покрыты снегом, скользки. Прохор провалился меж камнями, упал, едва не сломав ногу. А вот и начало порога. Река здесь сдвинула почти вплотную свои скалистые берега. В эти узкие ворота валила вся вода сверкающей гладкой, без взмыров массой. Образовав саженный водопад, она с грохотом мчалась дальше, сразу поседевшая, бешеная, яро набрасываясь на грозно торчавшие из воды камни. Вода кипела, злилась; грохот и рев стояли неописуемые. Прохор кричал Ибрагиму, Ибрагим Прохору, но ни тот, ни другой не могли расслышать даже своего собственного голоса.
- Вот тот камень самый страшный! На самом бою! Надо испытать! - кричал Прохор, показывая на зеленый камнище: разъяренная вода скатывалась с него седыми кольцами, как с огромной, приподнявшейся над бурлящим потоком башки чудовища!
- Прошка! Тот камень - смэрть! - беззвучно кричал и Ибрагим, швыряя булыжником в тот же камень. - Не миновать его.
Он взял обрубок дерева и спустил в самый слив. Обрубок быстро заскользил по водяной горе, захлебнулся пеной и с наскоку долбанул торцом в лысый камень.
«Так нельзя, надо левее плыть», - подумал Ибрагим и спустил вторую чурку, полевее. Но и она в водовороте помчалась к камню. Прохор понял опыт Ибрагима и тоже стал пускать поплавки. Все струи бешеного течения били в камень: куда бы ни спустили чурку, она неизбежно неслась, как к магниту, к зеленой плеши чудовищной башки.
Обескураженные, печально поплелись к шитику.
- Что ж делать?
- Плыть! - сказал Ибрагим твердо. - Зимовать, что ли тут?
Выбора не было, где плыть. Один путь: в широкое хайло смерти. Вопрос, когда совершить самоубийство: немедленно, на пустой желудок, или сначала наесться до отвала и в завершение пуститься в смертный бой. Пусть он будет последней чарой игривого вина, отравленного сильным ядом.
Но когда дух взвинчен и рвется к победе, к гибели, в неизбежный бой - плоть безмолвствует: у путников вдруг исчез алчный перед этим аппетит.
- Кончено! Едем!
Ибрагим поддерживал в Прохоре возбужденную предстоящей схваткой бодрость, называл его джигитом, отрывочными, нескладными фразами рассказывал о тех опасностях, которым ежеминутно подвергается горный, на Кавказе, житель. А постоянные набеги, а стрельба, удар кинжалом в грудь? А знает ли Прошка месть, - кровную месть на Кавказе? О, штука страшная, не этому паршивому порогу чета. Из рода в род!
- Ничего, джигит, нэ робей! Нэ умрем… Целы будем!
- Я знаю, что не умрем, выплывем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49