- Не правда ли?
- Нет, Нина Яковлевна…
- Опять - Яковлевна?.. Это еще что? - кокетливо постучала она в стол чайной ложкой. - Не смейте!.. Просто - Нина, Ниночка…
- Хорошо. Я все забываю. Я одичал… Извините. Мы с Ибрагимом должны спешить домой. Матушка беспокоится, отец…
- Глупости! Мы вас не пустим!.. - вскричала Ниночка.
И родители:
- Гости, молодой человек. Успеешь еще домой-то в берлогу-то.
- Нет, - настойчиво сказал Прохор. Все взглянули на него: голос властен, вопрос решен до точки.
- Вот и видать, что он покорный сын, - начала после паузы Домна Ивановна, оправляя бисерную на голове сетку. - Родительское-то сердце, поди, иссохло все, дожидаючись. Особливо Марья-то Кирилловна, поди, тоскует… Езжай, голубчик.
Прохор затянулся папиросой и нервно отбросил с высокого лба черный чуб. Он возмужал, окреп, казался двадцатилетним. Только иногда голос выдавал: вдруг с низких, зрелых нот - на петуха. Прохор тогда неловко прикрикивал и ерзал в кресле.
- Знаю я отца-то твоего, Петра-то Данилыча. Как же, - не находя нити разговора, в третий раз об этом же заговорил Яков Назарыч и крепко рыгнул после шестого стакана.
- Папочка!
- Ну, что такое - папочка! Брюхо рычет, пива хочет. Мамзель какая!.. С высшим образованием…
- Пока не с высшим… А буду с высшим…
- Дай бог, - сказала Домна Ивановна, ласково погладив дочку по спине.
- Да, оно, конечно, ничего… Что ж… Хотя при наших достатках - плевать в тетрадь и слов не знать, как говорится… Женихов и теперь хоть палкой отшибай. Эвот давеча приходит ко мне Павел Панкратыч, да и говорит:
«Малина у тебя дочка-то… И пошто ты ее учишь? Замуж надо сготовлять…»
- Папочка!
- А у самого сын жених… Да найду-утся… - Яков Назарыч любовно посмотрел на Прохора. - Найдутся женишки подходящие. Ничего. А ведь я, молодчик Прошенька, и дедушку-то твоего знавал - Данилу-то. Ох, и Еруслан был, - в сажень ростом!
Бойкий! Такой ли ухарь, страсть! Вижу, парень, и ты в него. По повадкам-то да по обличью. В него. - Яков Назарыч заулыбался самому себе, что-то припоминая. - Дак в капиталах, говоришь, батя-то твой? Ишь ты! Это Данило его пред смертью наградил. Только… Э-эх!.. - он прищурил левый глаз, улыбнулся по-хитрому и поскреб затылок. - Так мекаю, что не в коня корм. Не впрок будет…
- Ну отец! Тебе какое дело? - с досадой оборвала его Домна Ивановна.
- Не впрок, не впрок, - потряхивая головой, твердил Яков Назарыч. - Не в обиду будь тебе сказано, молодчик Прошенька, не деловой он человек. Слабыня. Бабник. Вот, торопись вырастать да бери все под себя. Дело будет… Дело.
- Про меня - услышите. Про меня все услышат! - гордо, с молодым задором откликнулся Прохор и покосился на девушку. - Ежели меня бог от смерти спас, я…
- Не хвались, едучи на рать. Молод еще, - предостерег его хозяин. - Услышут. Эк ты взлетываешь! Что ж собственно ты мекаешь делать-то со временем?
- Все! - крепко сказал Прохор.
В беседе время перевалило за полночь. Нина пошла спать. Ласковый взгляд Прохора проводил ее до самых до дверей и словно увяз в темноте, где постепенно замирали ее четкие шаги.
«Ушла… Какая она красивая! - думал он, не понимая, о чем спрашивает его Яков Назарыч. - Покойной ночи, Ниночка! Покойной ночи…»
На следующий день, жирно позавтракав, Прохор пошел с Ниной по городу.
На занятые у Куприянова деньги он успел купить черный овчинный полушубок, пыжиковую шапку с длинными ушами и в этом наряде был строен и красив. Он, осторожно и стыдясь, присматривался к Нине, скромно одетой в синюю шубу с белым воротником и белую шапочку. Ему нравился открытый взор ее больших умных глаз с оттенком задумчивости и грусти, нравились ее маленькие строгие губы, молочно-белое со здоровым румянцем лицо и вся ее крупная, расцветавшая фигура.
«Русская красавица. Вот бы…»
Он в это «вот бы» еще не мог влить значительного содержания, лишь чувствовал, что в его сердце намечается нечто, такое странное и новое. Ему хотелось без конца говорить с ней, без конца мечтать, выказать себя героем, чем-нибудь отличиться. Но язык, мозг и даже все движения его были скованы, он все еще дичился ее общества, боялся показаться ей смешным. Он видел в ней образованную барышню, а себя считал недоучкой, мужиком и вспыхнул как искра, когда Нина спросила его:
- А как же вы с ученьем? Что ж вы так-таки и забросите книги?
Подумав и потирая чуткие к морозу, ознобленные в тайге уши, он ответил:
- Учиться буду. Не знаю, - в школе или нет, но буду. По всей вероятности - дома. Куплю книг, программ…
- Ну, в это я не верю. Какое дома ученье? Учиться надо в городе, в людях, на обществе.
- Можно и дома. Было бы желание, - сказал Прохор. - А вам что ж, нравятся ученые?
- О да!
- А просто умные, сильные?
- Умному и сильному очень нетрудно сделаться и образованным. Да. - Она сжала губы и засмеялась в нос, обволакивая Прохора ласкающим взглядом.
- Постараюсь, - сказал тот и, заикаясь, добавил:
- Чтоб вам понравиться…
- Ха-ха-а!.. А вам так хочется понравиться мне? Смешной какой!
Прохор неловко поскользнулся и чуть не сшиб Нину. Они шли посреди укатанной дороги. Улица безжизненна. Кое-где двигались закутанные неуклюжие фигуры.
- Вот дом золотопромышленника Фокина, - сказала Нина. - Он в больших миллионах, а настоящего размаху нет; торчит здесь и всем доволен. Задает пиры. Однажды пьяного пристава заколотил в сахарную бочку и спустил с откоса. Был целый скандал. Дело доходило до губернатора. И все, конечно, сошло с рук…
- Деньги - сила, - сказал, оживляясь, Прохор. - Ниночка, а как вы думаете: буду я богат?
- Вы и так богаты.
- Да разве это богатство?! Я буду богат по-настоящему. - Глаза Прохора загорелись, голос перестал срываться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49