- Дорогой приторговывать стану.
- Хы!.. Вот пес, извини на ласковом слове. Это мне глянется. Хы!.. Ладно, ладно, - он весь распустился в улыбке, подъехал на своем кресле к учтиво стоявшему юноше и дернул его за полу:
- Садись не-то. Поговорим.
Прохор опустился на краешек стула и сидел почтительно, как проситель у человека власти.
- Так, правильно. Как же ты поедешь с товаром-то? Ведь будет задержка в пути?
- Я на двух парах, быстро. Вчера выехал на железную дорогу купец Болдырев, - в Москву едет. Я подговорил его ямщика, дал ему красненькую на чай да в трактире водкой угостил, селянку съели. Он оповестит по деревням, что я поеду с товарами.
Места тут глухие. Сколько до железной дороги-то от вас? Тысяча верст? Думаю, что будет барыш.
- Вот дьявол! - вскричал купец, притворно раздражаясь. - Да ты у меня всю коммерцию отобьешь!.. Хы! Дам, дам, дам. Бери, брат, бери. Вот завтра утречком в лабаз и пойдем.
Прохора бросило от удачи в пот.


***

Покидал он город с болью в сердце. Ниночка обещала писать. Грустная-грустная вышла проводить его. Хозяин и хозяйка напутствовали гостя, крестили. Пусть он едет по дорогам с оглядкой: ночи разбойные, народ лихой, пусть Ибрагим смотрит за Прохором, как за самим собой. Ну, в добрый час.
Долго размахивал Прохор своей ушастой пыжиковой шапкой, стоя дыбом в санях. Но вот на повороте шустрые кони взяли круто, и он свалился с ног.

6

Словно выходец с того свету, самый дорогой, нежданный гость - Прохор Громов подъезжал к селу Медведеву, где родимый дом.
В широкой кошевке сидели трое: Ибрагим, отец и сын. Отец за сто верст встречать выехал; давно пришел «стафет» от сына, а второй - от Куприянова:
«Встречайте. Едет».
Тройка каурых несется быстро, у Петра Данилыча не лошади - зверье. И по селу - с кнутом, с бубенцами, вихрем. Вот церковь - «благодарю тебя, господи, что спас!» - а вот и зеленая крыша - выше всех их дом.
Яркое солнце слепило взор. У ворот нового своего домика стояла Анфиса; она заслонилась от солнца белой рукой, да так и впилась глазами в лицо Прохора. Петр
Данилыч помахал ей собольей шапкой. - Это кто? - Прохор спросил. - Не Анфиса ли? А вот и… Все у ворот на улице. Варвара-стряпка, Илья Сохатых в форсистом полушубке - шапка набекрень; старшина, горбун; разные барбосы с шавками, отец Ипат - священник и даже, казалось, душа самого дедушки Данилы.
Сбегался народ, - занятно, право. Жив и невредим!
- Гляди-ка, мать, какого орленка к тебе привез! Узнаешь? - прокряхтел хозяин.
- Зело борзо! - возгласил отец Ипат и засвистал одобрительно.
Плакала мать, плакал Прохор.


***

Прохор с дороги спал до вечера. Чай пили своей семьей, но в чистой комнате. Прохор без умолку рассказывал, заглядывая в книжечку. Отец слушал молча, с большим вниманием, и лицо его выражало то восторг, то гнев, то ужас. Мать вздыхала, крестилась, улыбалась, и не ушами слышала она, - слова как-то летели мимо, - слышала своим сердцем.
- Вот я жив, здоров. Это Ибрагим спас меня.
Отец грузно встал и, чуть покачиваясь, вышел в кухню.
- Папаша опять, кажется, выпивши?
- Пьет… - ответила мать. Она вздохнула, губы ее задрожали. - Плохая жизнь у нас…
Отец вернулся. За ним шагал, чуть согнувшись, Ибрагим.
- Садись, - сказал отец.
- Наша постоит, - ответил Ибрагим.
- Садись! - крикнул отец. - Да не сюда; вот в кресло. - Он выдвинул обитое плюшем кресло на середину комнаты и усадил горца.
- Мать! - сказал отец. - Пускай все сюда придут, Позови поди.
Прохор предупредительно выбежал в кухню. И вскоре, по его зову, горбун, приказчик, стряпка и кучер стояли возле дверей.
- Вот, ребята, - и хозяин указал на Ибрагима, - этот самый человек сына мне от неминучей смерти спас. И я, как именитый купец, желаю возблагодарить его. Ибрагим! - обратился он к нему. - Ты, может статься, и злодей, это ничего, со всяким случается такой конфуз, но ты.., значит, сердце у тебя из золота. Поэтому - спасибо тебе от всей русской души, благодарю покорно. - Он хотел опуститься пред ним на колени, но Ибрагим вскочил:
- Хозяин! Не надо!..
- Сиди! Сиди!.. Эй вы, все кланяйтесь, все! Варвара, Илюха! Благодарите все. Ибрагим! Жертвую тебе белого коня. Владей… Кучер! Коня передать черкесу с седлом, со всем. Илюха, отпусти Ибрагиму самого лучшего сукна, сапоги, шелку, - чего пожелает. И вот еще, погоди, погоди, - он вынес из спальни заграничный штуцер. - Это вот особо.
Ибрагим встал на колени, поцеловал штуцер и сказал дрожащим голосом:
- Цх! Спасибо, батька… Ежели винтовку давал мне, ежели коня давал, знай, батька, умру за тебя, за Прошку, за хозяйку… Умру! Да хранит тебя аллах, батька… Спасибо, батька!


***

Поздно ночью, когда Прохор лег спать, Марья Кирилловна села возле и любовно глядела в лицо его. Какой красавец!
И Прохор всматривается во всю фигуру матери сыновним, нежно чувствующим взглядом. Почему так поблекла она? Вот и морщинки, и какая-то складочка между глаз легла, и чуть опустились углы милых, ласковых губ. Жалко стало.
- Ты все вздыхаешь, мамаша… Почему это? Она пересела к его изголовью, откинула черную прядь кудрей с его высокого лба, поцеловала. Он обнял ее за шею и прижался к ее лицу.
- И рада бы не вздыхать, да вздыхается… Сыночек, Прошенька!
- Что ж, тебе плохо разве?
- Нет, ничего… - сказала она, глубоко вздохнув. - Да вот поживешь, узнаешь.
- Мамаша!.. - проговорил он и привстал. Широкая грудь его была раскрыта. Золотой крестик на цепочке поблескивал. - Милая моя мамашенька… Я вырос, я не дам тебя в обиду. Ты - дороже отца. Не дам.
- Трудно, Проша, не поможешь… Он слабый человек… Да и не в нем беда… Тут другое…
- А что?
- Другое, Проша… Даже язык не поворачивается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49