– С моим делом, – твердо сказал Эскаргот, – придется подождать до утра. До позднего утра. Наш Стоувер встает поздно. Поэтому, сэр, поведайте мне о своем деле. Я полностью к вашим услугам.
Гном на мгновение задумался, словно борясь с лучшими своими побуждениями, а потом кивнул:
– Моя племянница много рассказывала мне о вас, молодой человек. – Он немножко помолчал, заглянул в чашечку своей зажженной трубки и еле заметно улыбнулся, словно был рад увидеть, как просветлело лицо Эскаргота при упоминании о племяннице. – Она говорит, что у вас с ней много… как бы получше выразиться?.. скажем так, общих интересов. И что вы вели серьезные разговоры об искусстве и философии.
Эскаргот кивнул, страшно довольный, что его назвали философом. Это был поистине замечательный дядюшка. Его странная наружность объяснялась просто эксцентричностью. А в эксцентричности Эскаргот не видел ничего плохого. Ему и самому нравилось считать себя слегка эксцентричным.
– Она упомянула, любезный, о некоем мешочке с шариками. Красными агатовыми шариками. Размером чуть больше среднего; такого рода шарики дети обычно называют «пульками». Кажется, Лета сказала, что вы купили их у бродячего торговца.
– Совершенно верно, – подтвердил Эскаргот, смутно встревоженный неожиданным поворотом разговора Он невольно похлопал по мешочку, спрятанному под курткой.
– Я считаю своим долгом сказать вам, что это очень ценные шарики, молодой человек. Очень ценные шарики. Берегите их как зеницу ока.
– Спасибо, – сказал вдвойне озадаченный Эскаргот и слегка подскочил от удивления, увидев, что Лета стоит рядом с ним, вырисовываясь черным силуэтом в дверном проеме.
Туман снаружи вдруг рассеялся и теперь бледными клочьями кружился на ветру. Внезапно серебристая луна на мгновение проглянула сквозь туманную завесу, похожая на исчезающую под водой рыбу-туманку, и темные волосы Леты засияли слабым отраженным светом. В тот миг показалось, что кожа у девушки почти прозрачная, что она не живой человек, а призрак или изящная фарфоровая кукла столь тонкой работы, что фарфор напоминает матовое стекло. Туман снова сгустился, застлав мерцающую луну, и Эскаргот обнаружил, что Лета положила руку ему на плечо и сморит на него пристальным многозначительным взглядом. Он ухмыльнулся дядюшке Хелстрому и потупил глаза, с ужасом заметив, что язычки обоих ботинок у него предательски выбились из-под шнурков и что отворот на одной брючине оторвался и волочится по земле.
– Моя дядя хочет сказать… – серьезно начала Лета.
– Лета, девочка моя, – перебил ее дядюшка Хелстром голосом, полным сомнения. – Я действительно не…
– Он хочет сказать, что эти шарики очень пригодились бы ему сейчас. В настоящее время он проводит разные опыты, крайне важные опыты, и по причинам, мне не вполне понятным, именно эти шарики имеют для него огромное значение.
– Именно так, – вставил дядюшка Хелстром, принимая серьезный вид.
– На самом деле, – продолжала Лета, – меньше трех месяцев назад шарики принадлежали ему. Они были украдены у него из лаборатории, расположенной в окрестностях Города у Высокой Башни, и, по всей видимости, проданы бродячему торговцу, о котором вы мне тогда рассказали в таверне.
– Ох, ну надо же, – пробормотал Эскаргот, толком не зная, что еще сказать.
– Я отправилась вниз по реке, если хотите знать правду, чтобы предупредить дядюшку. – Тут Лета залилась слезами и закрыла лицо ладонями.
– Ну полно, полно, – сказал Эскаргот, обнимая девушку за плечи и слегка прижимая к себе. Дядюшка Хелстром вновь заглянул в чашечку своей трубки.
– Нельзя же просто явиться к человеку и начать требовать, верно? – заговорил гном. – Вы честно купили шарики, и они, как я уже заметил, не имеют цены, особенно для ученого вроде меня. Где вы их храните, кстати? В банковском сейфе?
– Да нет, – начал Эскаргот, чувствуя тяжесть мешочка на груди. – Не совсем. То есть я собирался сделать нечто подобное, но, честно говоря, в связи с последними событиями и прочими делами…
– Конечно, конечно, конечно, – сказал дядюшка Хелстром. – Я все отлично понимаю. Но надеюсь, вы не потеряли их?
– О нет, нет. Они в целости и сохранности. Прошу прощения. – С этими словами Эскаргот стянул с себя куртку, передернувшись при виде своего локтя, торчащего из дыры на протертом рукаве рубашки, и снял с шеи мешочек с шариками. – Они ваши, сэр. Возьмите. Я заплатил за них гроши. И в любом случае я больше не отношу себя к числу собственников.
– Вы слишком добры, – сказал гном, жестом отклоняя шарики. – Но у вас нет причин выказывать такое великодушие.
– А у вас нет причин великодушно вызываться поговорить с мистером Стоувером завтра утром, верно?
Дядюшка Хелстром пожал плечами:
– Вот что я скажу вам, юноша. Я дам вам один совет. Меня восхищает ваше презрение к собственности – нет ничего более восхитительного, насколько мне известно. Но человеку надо питаться, так ведь? И человек не должен спать на куче сосновой хвои, верно? Поскольку, как бы вы ни уминали свое ложе, все равно с полдюжины иголок впиваются в ваше тело ночь напролет. А это что такое? – спросил он, указывая ногой на глиняный горшочек с засоленной рыбой, стоящий на камне рядом с постелью из сосновой хвои. – Ваш ужин? Похоже, некогда он был живым. Что это было, рыба? Даже гоблины не стали бы есть такое, вы согласны? Нет, сэр, человек может отказаться от собственности. К черту собственность. Но он не вправе губить свое здоровье. Он не вправе отказываться – от чего он не вправе отказываться? – от облагораживающего воздействия хорошей пищи и кружки эля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108