Он нагнулся, заглянул под кровать и облегченно вздохнул, не обнаружив крыс и там. Он подошел к треснувшему грязному окну, затянутому паутиной, и выглянул на задний двор, где его лошадь щипала траву возле полуразрушенного сарая. Сразу за сараем начинался лес, темный и тихий в сгущающихся сумерках. Сидр. Этого следовало ожидать. Человек скачет по пустынной дороге с рассвета до заката и к вечеру уже готов убить за бутылку эля – даже за бутылку паршивого эля, какой обычно продают в трактирах вроде «Раздавленной шляпы». И что находит покрытый пылью, усталый путник, умирающий от жажды? Сидр и отравленный пудинг для крыс, проживающих в соседней комнате.
Эскаргот снова плюхнулся на кровать, откинулся на спину и вытянулся во весь рост. Он достаточно устал, чтобы заснуть и тем самым избавиться от необходимости беспокоиться по поводу ужина, – неплохой вариант с учетом всех обстоятельств. Но он не собирался позволить хозяину трактира отделаться от него, так ничем и не накормив; а потому пообещал себе, что вздремнет буквально минутку, а потом спустится вниз и зальет в себя немного сидра.
Получасом позже Эскаргот, вздрогнув, пробудился в темноте и рывком сел, ударив ногой по спинке кровати и выбив заменявший ножку угловой столбик, который с громким стуком упал на пол. Ему померещился какой-то шум – словно кто-то гремел дверной ручкой, пытаясь открыть дверь. Но теперь все стихло. Вполне вероятно, он толкнул ногой спинку кровати во сне и проснулся от грохота упавшего столбика – вот и хорошо, ибо в противном случае он бы проспал до полудня. Эскаргот машинально нащупал кожаный мешочек на груди, в котором лежали деньги и амулет правды. Они пребывали в целости и сохранности, – без сомнения, в гораздо более надежном месте, нежели сейф хозяина. Расписка, ну конечно. Только с ней одной он и остался бы поутру; амулет правды и деньги исчезли бы, а у него взамен осталась бы расписка.
Эскаргот зажег масляную лампу, стоявшую у кровати, и вынул из-за пазухи амулет правды. Он с минуту пристально смотрел на него и в конце концов почувствовал себя полным дураком. Как может украшенный резьбой камень говорить правду? Как он вообще может говорить? У него нет рта. Но камень действительно походил на амулет правды – или, во всяком случае, на какой-то амулет. «Возможно, – подумал Эскаргот с внезапным воодушевлением, – он и не должен никому ничего говорить. Возможно, он отвечает лишь на вопросы определенного рода – вопросы, на которые можно ответить только» да» или «нет». О чем он спрашивал амулет прежде? Просил обстоятельно высказаться по поводу достоверности рассказов Дж. Смитерса. Разумеется, он ничего не ответил. Чего Эскаргот ожидал от камня, научного доклада?»
Он поставил амулет на маленький столик под лампу. Казалось, камень впитывает желтый свет, словно кирпич воду; вырезанный глаз смотрел пристально и выжидательно. Эскаргот откашлялся.
– Мне следовало взять с собой маленькую Энни? – спросил он, готовясь услышать ответ, который нисколько не хотел услышать. Но камень молча лежал в желтом свете лампы. – Лета ведьма? – Ничего не произошло. Может, на вопросы отвечает глаз? Может, он подмигнет, когда Эскаргот случайно скажет правду? – Что… – начал Эскаргот, но тут дверь с грохотом распахнулась, и в комнату стремительно ворвался хозяин трактира с разделочным ножом в руке.
За ним в дверном проеме, злобно щурясь и решительно стиснув зубы, стоял тупорылый конюх в закатанных до колена штанах. Эскаргот хотел схватить амулет, чтобы спрятать в карман, но случайно столкнул камень со столика, и тот откатился к окну. Он бросился за ним и споткнулся об отвалившийся столбик кровати. Он нагнулся, поднял тяжелый обтесанный брусок и пригрозил им хозяину таверны, который предпринял попытку обойти Эскаргота сзади, чтобы тот оказался между ним и конюхом.
– Мы собираемся ограбить тебя! – прокричал хозяин таверны, обнаруживая поразительное прямодушие. – Мы грабим почти всех, кто здесь останавливается, да! А потом избиваем до полусмерти. Последнего постояльца мы отвезли в Маквикер и сказали, что он пытался ограбить нас, и его вздернули как вора. Тебя тоже повесят. Вот увидишь!
Пораженный сей речью, Эскаргот изумленно смотрел на мужчину, держа в руке брусок, словно биту.
– Я это заслужил, – неожиданно для себя согласился он. – И не только это. Я оставил свою дочь на попечение ужасной матери и сгорбленного лицемерного проповедника – и мне ничего не остается, как бежать. Вы понимаете, что это значит?
Хозяин таверны кивнул. Очевидно, он хорошо понимал, что это значит. Конюх тоже кивнул, после чего вошел в комнату и двинулся к кровати, словно собираясь перебраться через нее и наброситься на Эскаргота с другой стороны.
– Я хотел, чтобы твоя лошадь лягнула тебя там, во дворе, – сообщил он, злобно косясь на Эскаргота. – Одна такая лошадь уже лягнула меня. Причем не один раз. Чуть мозги не вышибла. Но я не почувствовал боли – больно стало только на следующий день. Я ненавижу лошадей.
– Я не питаю ненависти к лошадям, – сказал Эскаргот, – но я терпеть не могу свою жену. И не только из-за пирогов. Она целыми днями меня доставала. Сделай то, сделай это. Я не знал ни минуты покоя.
Хозяин таверны сделал выпад, резко выбросив вперед разделочный нож. Эскаргот отпрянул в сторону, и нож прошел мимо живота, лишь распоров рубашку на боку. Он широко размахнулся и треснул хозяина бруском по плечу. Конюх завопил и бросился на него, но Эскаргот ткнул парня концом бруска в грудь, и у того захватило дух от удара. Он рухнул на пол, хрипя и задыхаясь.
– Ой, больно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108