Энтрери отрицательно замотал головой, даже не дав ей договорить.
– Нет, ты нужна мне здесь. Может так случиться, что тебе придется быть моими глазами, но, если станет известно, что мы заодно, ничего не получится.
– Нас же многие видели вместе, – напомнила она.
– Такие связи – обычное дело, они длятся недолго и заканчиваются ничем.
– Именно так ты к этому и относишься? – голосом, не предвещавшим ничего хорошего, спросила она.
– Разве важно, как отношусь к этому я? – усмехнулся он. – Важно, что думают и будут думать о нас другие. Пусть считают, что у нас был короткий бурный роман, но в Бладстоун-Виллидже дорожки наши разошлись и каждый теперь живет своей жизнью.
Задумавшись ненадолго, Калийа сказала, решительно тряхнув головой:
– Лучше я поеду с тобой, – и повернулась, чтобы взять дорожный мешок.
– Нет, – ответил он тоном, не терпящим возражений. К счастью, она стояла спиной, и он не видел, как злая гримаса перекосила ее лицо.
– Это неразумно, к тому же я не собираюсь подвергать тебя такой опасности, – объяснил он. – Да и отказываться от преимущества иметь тебя тайным союзником тоже не хочу.
– Преимущества?! – резко обернувшись, воскликнула Калийа. – Это все, что имеет для тебя значение? Преимущество? Ты готов отказываться от радостей жизни, чтобы иметь преимущества, которые могут никогда не понадобиться?
– Ну, если ты так на это смотришь, то да.
Калийа вытянулась в струну, будто он ее ударил.
– Я не допущу, чтобы мои чувства или жажда удовольствий довели нас обоих до беды, – продолжал Энтрери. – Будущее темно, но я верю, что скоро все прояснится. – Голос его изменился: суровые нотки ушли, он говорил серьезно, с хрипотцой: – Я не хочу обречь нас обоих на гибель из-за легкомысленного потакания своим желаниям. Но разлука продлится недолго, – возможно, не дольше, чем мы планировали с самого начала.
– Или ты без меня погибнешь на севере.
– В этом случае я буду вдвойне рад, что не взял тебя с собой.
Калийа молчала, пытаясь разобраться в собственных чувствах. Злиться ли на него? Считать себя оскорбленной? Или быть признательной за то, что заботу о ней он ставит выше своих желаний?
Ощущение было такое, словно она запуталась в паутине и сами ее чувства будто вели с ней двойную игру.
– Я пришел к тебе не спорить, – наконец произнес он ровным голосом.
– Тогда зачем ты явился? Переспать в последний раз, прежде чем исчезнуть из моей жизни?
– К сожалению, на это нет времени, – ответил он. – И я не собираюсь исчезать из твоей жизни. Все это скоро закончится. Но я решил, что должен держать тебя в курсе моих передвижений.
– И должен сказать, что, вероятнее всего, погибнешь от другой руки? – спросила она и с мстительным чувством подумала, что будет, если Энтрери поймет двусмысленность ее слов.
Но он, похоже, не понял и медленно приблизился к ней.
Калийа бросила взгляд на кинжал у него на поясе.
Вдруг отворилась дверь и Джарлакс сунул голову в комнату.
– Ах, как хорошо, что вы на ногах, – сказал он, подмигнув.
– Ты же сказал, что у меня есть время! – зло процедил Энтрери, оборачиваясь к нему.
– Боюсь, я недооценил сообразительность наших врагов, – откликнулся дроу. – Поцелуй девочку на прощание – и бежим. И лучше бы мы это сделали уже давно.
Энтрери снова обернулся к Калийе, но целовать не стал, а взял ее руки в свои и сжал.
– Ненадолго, – негромко проговорил он и ушел вслед за темным эльфом.
Дверь за ними закрылась, но она еще долго стояла посреди комнаты, одолеваемая то страхом, то злостью. При взгляде на рисунок у нее в голове мелькнула мысль, что и Энтрери она тоже может потерять в холодных просторах Ваасы.
Но выбора не было. Оставалось лишь сжать зубы и ждать.


ЧАСТЬ 2
ПО ДЕЯНИЯМ ИЛИ ПО КРОВИ


Я не создан быть правителем, ни мои стремления, ни наследственность, ни характер для этого не подходят. Здесь, в маленьком уголке большого мира, мне выпала скромная роль. Надеюсь, когда я умру, меня вспомнят те, чьи жизни были связаны с моей. Очень надеюсь, что вспомнят тепло.
Не исключено, что знавшие меня или те, кого коснулись битвы, в которых я участвовал, и дела, которые я совершил, расскажут своим детям о Дзирте До'Урдене. А может, и нет. Но почти наверняка дети этих детей уже забудут меня и имя мое затеряется на пыльных задворках истории. Однако мысль об этом ничуть не печалит меня, потому что мерой успеха в жизни я считаю ту ценность, которую мое существование обрело благодаря тем, кого я любил и кто любил меня. Я не гожусь на то, чтобы быть правителем или сверхчеловеком, – как, например, Эльминстер, настолько изменивший мир, что имя его будут помнить многие грядущие поколения.
Правители вроде моего друга Бренора устанавливают жизненный уклад своих современников и потомков, поэтому его имя и дела не умрут, а будут жить еще долго, пока существует род Боевых Топоров, может, тысячу лет.
В общем, понятно, что я нередко размышляю о жизни короля, о том, о чем должен думать правитель, о гордости и благородстве, об эгоизме и самоотверженном служении.
Есть одна особенность, создающая пропасть между главой большого клана, вроде Бренора, и человеком, управляющим огромной страной. Для Бренора, живущего среди родни и друзей, «народ» и «благо» – синонимы. С каждым дворфом, человеком, эльфом, дроу, хафлингом или гномом, живущими в Мифрил Холле, Бренор тесно связан дружбой. Их беда – его беда, их радость – его радость. Он знает всех и каждого поименно, и все они – его большая семья.
Этого нельзя сказать о правителе большой страны. Как бы ни были хороши его намерения, каким искренним ни было бы его сердце, король, повелевающий тысячами и десятками тысяч, эмоционально отстранен от своих подданных, и чем их больше, тем глубже разрыв, пока люди не станут для него чем-то неживым – безликим числом, массой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112