Не обращая внимания на трупы, она приблизилась к находке. Но с первого взгляда ей стало ясно, что «ветряной кристалл», как она его назвала, не был оружием. В кристаллах и зеркалах не было силы, кроме той, что они получали от солнца, лун, ветра и дождя. Впитав ее, они возвращали свет и звук. Этот механизм стал мечтой Ксанчи, пробудив в ней чувство красоты, которому не нашлось места в Фирексии. Ксанча не захотела готовить находку к отправке и сказала жрецам и гремлинам:
– В нем нет ни загадки, ни чего-либо нужного Фирексии. Пусть он останется здесь.
Ксанча носила золотистой плащ и титул Орман-хузры, а потому думала, что ее слова должны иметь вес. Но все обернулось иначе. Закованный в металл жрец-исследователь сорвал с нее сверкающий плащ и первым нанес удар в лицо. Маска треснула, а Ксанча повалилась на колени, захлебываясь кровью. Затем жрец кивнул гремлинам, и те, довольно ухмыляясь, принялись избивать ее своими короткими мускулистыми лапами.
Оставив окровавленного тритона корчиться на земле, гремлины накинулись на блестящее изобретение, и через некоторое время не осталось ни одного целого зеркала или кристалла.
Вернувшись в Фирексию, жрецы-исследователи донесли демонам, что Орман-хузра потеряла оружие, способное уничтожать целые миры.
Ее чуть не сбросили в Седьмую Сферу, подобно Джиксу, но потом решили наказать по-другому.
Ксанчу заточили в камеру без окон, настолько крохотную, что она даже не могла выпрямить ноги. Она непременно погибла бы там, в темноте, в холоде и без пищи, если бы не воспоминания о танцующем свете и нежном перезвоне бесчисленных зеркал. Эти прекрасные картины дарили ей забытье, и Ксанча не знала, сколько времени провела взаперти, но однажды тяжелая дверь отворилась и ее выволокли на свет.
Для Ксанчи нашли другой таинственный механизм в очередном безымянном мире.
Она все еще носила титул Орман-хузры, в ней опять нуждались, и у нее хватило разума и хитрости просить жрецов позволить ей жить. Они согласились и послали ее работать, даже не подозревая, что низенький тритон, скорбящий по утерянной красоте, объявил Фирексии личную войну.
И вновь она пустилась в бесконечные скитания. Как только заканчивалась одна работа, ее перемещали в другой мир, где все начиналось заново.
Тридцать ценных находок в двадцати двух мирах – война Ксанчи шла полным ходом. Она не разрушила ни одного изобретения из тех, что находили жрецы, но каждое становилось смертоносным оружием. Любой, кто прикасался к механизмам, прошедшим через руки Ксанчи, погибал. Она была весьма довольна собой.
Землеройные машины уже вовсю трудились на раскопках, когда Орман-хузра прибыла в двадцать третий мир. Следуя за механическим носильщиком, блестящим от масла, сочащегося из всех его металлических суставов, она прошла в сырую темную пещеру. Ряды дымящих фонарей освещали место раскопок.
– Должно быть, это фирексийцы, – произнес встретивший ее жрец, кивнув в сторону главной траншеи.
Ксанча взглянула вниз и, увидев пару огромных светящихся глаз непонятного существа, присела на корточки, соображая, что жрецы нашли на этот раз.
«Чем бы ни был этот механизм, – подумалось Ксанче, – он не из Фирексии. Да и манера прокладывать траншеи не фирексийская».
В ее родном мире все имело свое назначение и строго определенное место, а эти машины на первый взгляд казались просто металлическими статуями насекомых, подобных крысам и навозным жукам, обитающим везде, включая и Фирексию. И хотя Ксанча не испытывала симпатии ко всему, что жужжит и ползает, то, что она видела, напомнило ей «ветряной кристалл», разрушенный когда-то.
Ксанча взяла фонарь и спрыгнула в траншею, куда сильная, но неуклюжая землеройная машина поместиться не могла. Тот, кто создал этих насекомых, предполагал, что они должны двигаться. Дотронувшись до золотого панциря одного из них, Ксанча почувствовала тепло и легкую вибрацию.
Забыв про жреца на верху траншеи, Орман-хузра направилась к другому механизму. Его золотой корпус тоже источал тепло и подрагивал, но, в отличие от первого, насекомое имело стальные зубы и лапы – такие же отвратительные, как клешни фирексийских воинов. Ксанча захотела посмотреть, что у него внутри, и попыталась отогнуть золотую пластину панциря. Внезапно появившаяся из корпуса механизма длинная антенна обхватила ее руку и отшвырнула исследовательницу к стене траншеи. Панцирь, на вид казавшийся золотым, но сделанный из какого-то более прочного сплава, остался неповрежденным. Стало понятно, что машины включены, действуют и, возможно, даже разумны.
– Убегай! Живее! – крикнул жрец сверху, не так беспокоясь за Орман-хузру, как испугавшись неожиданной реакции механизма.
По пещере прокатилась волна лязганья и скрежета: землеройные машины двигались к выходу. Один из жрецов-исследователей, более рослый, чем остальные, и, по всей видимости, главный в этой экспедиции, остановился у траншеи и потребовал у Ксанчи объяснений.
– Все просто. Он начал двигаться, и я не успела отойти.
Главный жрец свистнул и махнул остальным, призывая их вернуться.
– Они не двигались. И не двигаются, – проскрежетал он Ксанче.
Тритон показала пораненную руку. Это было лучшим подтверждением ее слов. Хотя лицо главного жреца, состоящее из металлических пластин, и не имело никакого выражения, теперь в нем что-то неуловимо изменилось, а в голосе послышалось волнение.
– Ты подготовишь их к отправке, – приказал он.
– Мне нужна проволока… – начала Ксанча и запнулась, потому что в ее голове уже созрел другой план.
Жрецы, конечно, догадывались, что сверкающие механизмы были ценной добычей, но не подозревали, что насекомые могут передвигаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87