У меня есть скрытые таланты.
Смех его звучал фальшиво. Они вошли в парадное. Консьержка побежала за ними следом.
— Ваши письма, мадам Фожер. И еще вот эта бандероль.
— Дайте мне, — сказал Лепра.
Он слегка побледнел и нервно открыл дверь лифта. Ева тоже узнала обертку.
— Ты думаешь, это…
— Боюсь, что да, — ответил он. — Та же обертка. Тот же почерк… И штемпель тот же… Авеню Ваграм…
Ощупав бандероль, он убедился, что внутри — картонная коробка. Лифт с шуршанием шелка скользил вверх, свет, горевший на лестничных площадках, мимолетно освещал напряженное лицо Евы, ее полные страха глаза.
— Нет, — сказал Лепра. — Нет. Не надо бояться. Хитрость шита белыми нитками. Это просто-напросто пластинка с записью Флоранс. Нас хотят взять измором.
— Тогда, значит, это она?
— Не знаю… пока не знаю. Увидим.
Ева уже вынимала из сумочки ключи. Они стремительно вошли в квартиру, и Ева заперла дверь.
— Иди… иди вперед… — прошептала она. — Меня ноги не держат.
Она пошла следом за ним, держась за стулья и кресла.
Лепра разрезным ножом вскрыл бандероль, сорвал крышку с коробки. Вынул пластинку.
— Наклейки нет. Сядь. Может, это все та же пластинка. Он приподнял адаптер и, когда пластинка пришла в движение, опустил на нее иглу. Они тотчас узнали манеру Фожера — его запинающееся туше.
— Видишь, — сказал Лепра, — та же самая запись, в точности.
— Пусть уж лучше так, — вздохнула Ева.
Они услышали игру Фожера, те же паузы, его хриплое дыхание.
— Хватит? — спросил Лепра.
— Подожди… Дослушаем для очистки совести.
— Зачем? Неужели тебе так хочется услышать его маленькую речь?
В мелодии ничего неожиданного больше не было, она уже стала такой знакомой! Здесь, дома, им удавалось побороть страх.
— Сейчас он начнет говорить те же слова. «Недурно, а?» — и так далее. Ладно, с меня хватит. Выключаю.
— Погоди же!
Фортепиано умолкло. Пластинка, чуть-чуть волнистая, мерно, с легким шуршанием покачивала белый рычаг адаптера. Фожер молчал тоже, и на лице Евы снова проступил страх. Губы Лепра злобно скривились.
— Другая пластинка, — прошептал он.
И вдруг раздался голос Фожера. Хотя они его ждали, оба вздрогнули и подались друг к другу.
«Ева, ты здесь, не так ли?.. Прости меня… я говорю с тобой, как слепой… хуже того… меня вообще уже нет… Ты ведь знаешь… я всего только голос…»
Рассеянной рукой Фожер наиграл мелодию припева. Ева кусала носовой платок. Переливаясь бликами, пластинка кружилась в нечеловеческом безмолвии.
«Я всего только голос, — повторил Фожер, — но я о многом догадываюсь. Я знаю, к примеру, что ты думаешь обо мне куда больше, чем когда-либо прежде… И это еще только начало…»
Он проиграл короткую фразу, Лепра хотелось крикнуть ему:
«Довольно… Прекратите!»
«Ты думаешь, я тебя преследую?.. Нет… Я защищаюсь… Ты удивлена! И твой дружок удивлен тоже… Держу пари, он сейчас рядом с тобой… А если его нет, ты ему расскажешь… Я защищаюсь. Потому что я должен сказать тебе: это ты мучила, терзала меня, была моим наваждением. Я бы никогда от тебя не избавился…»
— Нет, — прошептала Ева. — Нет… Это неправда. Она пожирала глазами пластинку, как если бы вдруг увидела в ней отражение Фожера.
«Я мучился, — говорил Фожер. — Теперь помучайтесь вы оба. Правосудие?.. Я в него мало верю… По крайней мере полагаю, ему надо помочь… Вот видишь, я и помогаю… Эта пластинка не последняя… Впрочем, я обращусь уже не к тебе… До свиданья, дорогая Ева, я хотел бы любить тебя меньше… Я тебя не забыл… Я тебя не забуду никогда…»
Пластинка, щелкнув, остановилась. Лепра бесшумно опустился на колени перед Евой. Потрясенная, она все так же сжимала голову руками.
— Ева… Ева… любимая… — говорил Лепра.
Он почувствовал, что голос его дрожит, вышел на цыпочках в кухню, поискал и нашел среди бутылок едва начатую бутылку арманьяка. Наполнив стакан, он принес его в гостиную.
— Ева… выпей… выпей сейчас же. Ева протянула руку.
— Он сведет меня с ума… Это ужасно!
Она омочила губы в коньяке, закашлялась, Лепра залпом допил остальное.
— «Обращусь уже не к тебе», — повторила она. — Ты понял, что это значит?
— Нет.
Она снова уставилась на пластинку.
— Разве я знала, что он так меня любил! — проговорила она своим грудным голосом.
Лепра схватил ее за плечи, встряхнул.
— Ева… очнись… Я здесь… Мы тоже будем защищаться. Так продолжаться не может.
— А что ты намерен сделать? Разве есть способ помешать пластинкам приходить по почте?
— Но мы не обязаны их слушать.
Ева улыбнулась бледной, горестной улыбкой.
— У тебя хватит выдержки не распаковывать их? Положа руку на сердце?.. Вот видишь. Мы прослушаем их все. Это судьба. Это входит в его план. Не знаю, чего он хочет добиться, но…
— Ты обезумела, — прервал ее Лепра. — Господи, да ведь, в конце концов, его же нет в живых.
— Это ты обезумел, Жан, — ласково сказала Ева. — Ты ведь понимаешь, что есть кто-то… друг, сообщник, называй как хочешь… который в курсе. Теперь уже в этом сомнений нет.
Лепра машинально взял пустой стакан, втянул в себя последние капли влаги.
— Точно, — подтвердил он. — И вот доказательство… Отправитель должен был дождаться первого успеха песни, прежде чем отправить эту пластинку… Иначе пластинка не потрясла бы нас так… верно?
— Продолжай.
— Сам Фожер не мог точно расписать, в какие числа отправлять пластинки. Стало быть, кто-то выбрал день… А значит, речь идет не о каком-нибудь отдаленном знакомом. Это должен быть друг Фожера, тот, кто знал все… Разве я не прав?
— Мелио?
— Не представляю никого другого… Но зачем он упрашивал тебя исполнить песню?
— При чем здесь… я что-то не понимаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48