В своем шатре Наполеон сидел склонив голову и мысленно подсчитывая свои колоссальные потери. Наступили сумерки, скрывая страшную картину сражения, и в это время по полю начали двигаться санитары и оставшиеся в живых солдаты в поисках раненых, нередко из жалости убивая тех, кого нельзя уже было спасти.
Майор Макдональд сам, вместе с санитаром обнаружил тело Де Шавеля, на котором сверху лежал труп пехотинца. Под ним был убитый русский капитан. Земля пропиталась кровью, и никто из них не стонал и не шевелился.
– Он мертв, месье, – сказал санитар, наклонившись к полковнику и дотронувшись до его развороченной груди и руки. – В него стреляли с расстояния не больше фута, а потом еще кто-то нанес ему удар саблей.
– Есть сердцебиение? Нет? – спросил Макдональд.
– Очень слабое, нет смысла вытаскивать его отсюда, – ответил санитар. – Он уже почти труп. Оставьте его, месье. Я слышу, как вон там кто-то стонет – можно я пойду туда?
– Да, иди, – сказал майор. Он наклонился и попытался найти хоть какие-то признаки жизни в неподвижном теле своего полковника. Уже почти совсем стемнело, и скоро будет невозможно пройти по полю назад, пробираясь сквозь окровавленные тела.
Повинуясь какому-то импульсу, он поднял Де Шавеля и взвалил его себе на плечи. Если он и умрет по дороге к лагерю, то это не будет иметь для майора никакого значения. Ничто не будет иметь для него значения после этого жуткого дня, когда он потерял стольких друзей и не менее трех четвертей своих солдат. Но майор не мог допустить, чтобы человек, которого он полюбил и которым восхищался во время всей этой проклятой кампании, остался гнить здесь, как дохлая собака, на покрытом грязью поле.
Полевые госпитали были забиты до отказа ранеными и умирающими, и врачи работали при свете факелов. Звуки и запахи были невыносимы.
Макдональд отнес полковника к ближайшей палатке, и хотя он был закаленным в боях ветераном и не раз видел страшные последствия сражений, но его чуть не вывернуло, когда он оказался внутри. Весь земляной пол был покрыт стонущими и кричащими от боли людьми, стоял тошнотворный, как на скотобойне, запах крови, среди раненых двигались санитары, пытающиеся перевязать страшные раны. В дальнем конце два военных хирурга в окровавленных фартуках при мерцающем свете факелов оперировали за столом, под которым грудой лежали отрезанные руки, ноги, ладони, как в лавке мясника. К майору подошел санитар.
– Месье, у нас нет места. Стоит только вынести покойников, как опять приносят раненых. По-моему он уже готов…
– Скорее хирурга, – крикнул ему Макдональд. – Быстрее, черт возьми, – заорал он, когда тот попытался ему что-то сказать. – Не спорь со мной, или я тебе голову оторву! Веди сюда хирурга!
Он осторожно положил полковника у входа в палатку, рядом лежал мертвый кирасир, и Макдональд вытянул его за ноги наружу и оставил там. Похоронные команды собирали трупы и сваливали их в мелкие траншеи. Это единственное, что они могли сделать, физически невозможно было нормально похоронить тысячи трупов, разбросанных на поле и в лесах.
Он положил Де Шавеля на место кирасира и опустился перед ним на колени, через минуту к ним подошел хирург, вытирая руки о свой окровавленный фартук.
– Майор, двадцать человек ждут, когда я прооперирую их…
– Осмотрите этого офицера, – сердито произнес Макдональд. – Мне кажется, сердце еще бьется. Его любит император. Его необходимо спасти!
– В таком случае постараюсь. Но похоже, что он мертв. – Врач разрезал окровавленный мундир и увидел страшную рану, черную от запекшейся крови. Он поморщился и склонил голову к левой стороне груди, стараясь уловить стук сердца. Через секунду он выпрямился и поднял веко на пепельно-сером лице.
– Ну? – спросил майор.
– Он еще жив, – ответил врач. – Просто невероятно, до чего выносливо бывает человеческое тело. У него в груди пуля – да и правая рука мне не нравится – сильный сабельный удар, сейчас трудно сказать, повреждена ли кость. Необходимо извлечь пулю и прочистить рану. Санитар! Быстрее бинты и корпию! – Он повернулся к Макдональду. – Боюсь, не сможем донести его даже до операционного стола, – сказал он. – Он потерял слишком много крови, и эта пуля застряла где-то рядом с сердцем. Но когда я закончу с тем, что у меня сейчас на столе, я посмотрю, что можно здесь сделать. Сообщите, пожалуйста, мне его имя и звание, если он – такая большая шишка, мне необходимо будет внести данные в список жертв.
– Полковник Де Шавель, Императорская Гвардия, – сказал майор. – Я вернусь сюда через час.
– Лучше через два. Постараемся сделать все возможное.
Прошло больше двух часов, когда врач послал санитара посмотреть, жив ли еще полковник, и, к его величайшему удивлению, тот сообщил, что жив и даже приходит в себя. Они положили его на простой деревянный стол, скользкий и черный от крови, и сняли с него мундир. У них кончился опий, который они использовали для обезболивания, а свой скудный запас коньяка хирург приберегал для тех, кто находился в полном сознании. Де Шавель лежал без движения, меж зубов ему вставили кожаный ремень, чтобы он не прокусил язык. Тело и лицо его были серо-пепельного цвета.
Хирург извлек пулю капитана Николаева, что-то бормоча себе под нос, – она засела действительно лишь в нескольких дюймах от едва бьющегося сердца. Быстро осмотрев искалеченную правую руку, он обнаружил, что раздроблена кость. Он слишком хорошо знал, что такое гангрена при подобных ранениях, и не хотел полагаться на волю случая. Если полковнику и удастся выжить после ранения в грудь, то он умрет через несколько дней от гангрены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67