Он чувствовал отчаяние женщины, которая была перед ним; несмотря на ее резкие манеры, она явно страдала. Она ждала, и ее сильные руки наездницы теребили перчатки, которые, казалось, разорвутся.
– Я думаю, что есть выход, – произнес он в конце концов. – Я могу представить это парламенту как антирусское действие, которое направлено на то, чтобы оскорбить царя. Вы Суворова, княжна, если вам или вашей сестре будет причинен вред, я могу пригрозить им личной местью царя. Думаю, они освободят вашу сестру. Но новости из России плохи – плохи для Франции, по крайней мере. Если мы не вызволим вашу сестру до того, как поступят сведения из России о судьбе Наполена, – они немедленно расправятся с ней без всякого страха перед репрессиями французов.
– А какие новости? – поинтересовалась Александра.
– Наступила зима, – ответил Адам Чарторицкий, – у французов нет убежища – Москва была сожжена без их ведома, им приходится отступать – да вы, возможно, все это знаете? – спросил он.
– Я знакома с этими слухами.
– Это все правда, – продолжал он. – Они погибнут – все. Снег пошел две недели назад. Бог знает, выживет ли хоть кто-нибудь из них.
– Тогда он, возможно, умер, – сказала она, – этот полковник Де Шавель.
– Почти наверняка, – подтвердил князь. – Я скоро буду в Варшаве, чтобы передать эти новости членам парламента. Но я дам вам письмо к графу Потоцкому. Оно обеспечит вам неприкосновенность и уведомит его о том, что следует немедленно освободить вашу сестру. Я уверен, что он подчинится. Через несколько месяцев армия царя войдет в Польшу, преследуя Наполеона. Он не осмелится причинить зло личному агенту царя. Я сделаю так, чтобы ему это было ясно.
– Спасибо, – воскликнула Александра. – Благодарю вас от всего сердца. Я никогда не смогу отплатить вам.
– Я лишь надеюсь, что еще не слишком поздно, – заметил он, – спасать вашу сестру, княжна, так же, как и вас.
Часом позже она уже была на пути в столицу с письмом Чарторицкого.
В маленькой пустой комнате за длинным столом сидели десять человек. На стенах с двух сторон были зажжены свечи; они коптили, и в комнате сильно пахло свечным салом.
Валентина вошла в сопровождении двух польских офицеров, один из которых поставил для нее деревянный стул. На мгновение она остановилась, чтобы вглядеться в лица судей; трех из них она узнала как друзей своего мужа, четвертым был сам Потоцкий. Она села, расправив юбки, и устремила взгляд в точку поверх их голов.
Леджинский, отставной генерал с пушистыми белыми усами и яркими голубыми глазами, встал, и процедура началась. Он читал бумагу, которая была перед ним.
– Графиня Валентина Груновская, жена графа Теодора Груновского, пользуясь полномочиями, которыми меня наделил парламент Великого Герцогства Варшавы под властью нашего соверена, его величества короля Саксонии, я провозглашаю созыв суда для рассмотрения дела об измене. Я также провозглашаю то, что этот суд облечен властью вынести вам приговор, который обжалованию не подлежит. – Он взглянул на нее; графиня даже не смотрела на него. Было непонятно, слышала ли она хоть слово.
– Вас судят, мадам, – пролаял он, – думаю, что вам следует обратить внимание! Вы обвиняетесь в предательстве, вы ознакомили французские власти с внутренними польскими секретами, вы приняли их официальную защиту против собственного правительства и против власти вашего мужа. Вам есть что сказать?
Валентина встала. Она была бледна и сдержанна и начала говорить таким решительным ясным голосом, что удивила своих судей.
– Вы сказали, что я обвиняюсь в измене. Разве является изменой отказ заниматься проституцией с маршалом Мюратом? Я согласилась шпионить в интересах моей страны, но не стать проституткой. Меня об этом не предупреждали, иначе я сразу же отказалась бы. Вы, граф Потоцкий, знаете, что мой муж никогда не говорил мне, какова истинная природа услуг, которых от меня требовали. Вы не можете отрицать этого!
– Я не обязан ничего объяснять, – холодно ответил граф. – Здесь суд над вами. Вы, похоже, забыли об этом. Вы говорите, что не знали, что от вас требуется любовная связь с Мюратом. Вы утверждаете, что отказались стать проституткой, хотя дамы более высокого происхождения, чем вы, шли на компромисс со своими чувствами, думая не о себе, а о своей страдающей нации! Вы претендуете на добродетель, я правильно вас понял?
– Я претендую на порядочность, – терпеливо ответила Валентина. – Меня заставляли согласиться с тем, что я считаю постыдным. Я верила в наш альянс с Францией и не знала, что необходимо шпионить за нашими друзьями. Но я согласилась на это по причинам, о которых вы говорили выше. Потом я услышала правду. Когда я отказалась, мой муж избил меня и пригрозил, что убьет мою сестру. Я притворилась, что готова подчиниться. Когда свидание мне было назначено, я пошла туда, господа, со следами убеждения моего мужа на спине. Остальное вы знаете. Ваш план был давно известен; офицер Французской Разведки, полковник Де Шавель, ожидал меня вместо Мюрата. Я призналась ему во всем, и, опасаясь мести моего мужа, приняла его защиту и уехала к сестре в Чартац. Если это предательство, – она обвела всех взглядом, – тогда я виновна.
Потоцкий перекладывал перед собой какие-то бумаги; этим он нарушил тишину. Он заговорил тем же ничего не выражающим голосом, каким обвинял ее впервые.
– Вы отказались стать любовницей Мюрата, чтобы помочь Польше, – сказал он, – вы говорите, что вы слишком добродетельны. Каким же образом вы заменили маршала французским полицейским? Или в этом случае вы оправдываете измену, потому что на нее вы пошли ради себя, а не ради своей страны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67