Затем она узнает, кто хотел ее смерти, и пошлет ему ответный подарок. Обыскав комнату, примерно через час дроу достигла успеха, найдя сразу две улики: щепотку пепла на полу, и единственный вьющийся, огненного цвета волосок, чуть не затерявшийся в ярком узоре покрывал. Как она и ожидала, действовал рыжебородый курильщик трубки, первый помощник Хрольфа.
Дроу присела на краешек кровати, и задумалась. Она могла обвинить Ибна, но кто станет слушать. Она может ответить ударом на удар, но это едва ли улучшит мнение о ней у жителей деревни, и наверняка лишит ее шансов убедить упрямого шамана. И все же она не могла позволить, чтобы нападение прошло безнаказанно. Ей надо показать Ибну, что все известно, что она начеку и в готовности.
Лириэль прикрыла глаза и начала медленно читать слова жреческого заклинания, простенького, которым Лолт позволяла пользоваться даже дроу, не принадлежавшим к числу ее служительниц. Отвечая ее призыву, сотни арахнидов хлынут из всех щелей, окружив хижину, где спит Ибн. Не для атаки – она не могла подвергать опасности уязвимых и священных существ, – но всю ночь они будут плести, украшая спальню моряка слоями изящнейшей паутины.
Когда заклинание было завершено, Лириэль заползла в кровать, и почти мгновенно уснула. Последняя мысль – воображаемая картинка того, как Ибн просыпается в окружении паучьего шелка, и лихорадочно продирается сквозь него – оставила на ее губах улыбку, длившуюся еще долго после того, как она провалилась в сон без сновидений.
Лириэль проснулась следующим утром до рассвета, и резко села на кровати, охваченная ужасной уверенностью, что случилось что-то очень плохое.
Потом она услышала – традиционную песню-речитатив, провожавшую дух убитого в ожидавшую послежизнь. В незнакомые слова, перечислявшие происхождение, вплелось имя, известное ей, имя глубоко запечатленное в ее сердце.
Дроу сбросила одеяло и выскочила из хижины, не думая об одежде или оружии. В одной тунике она бросилась на тоскливые звуки погребальной песни, в центр деревни, где печальная группа собралась вокруг большого, безжизненного тела. Лириэль отметила знакомый, глубокий голос поющего шамана – так похожий на его мертвого родича – и группу рыбаков, все еще одетых в грубые башмаки и передники, которые они одевали каждым утром, прежде чем приступить к работе. Среди них стояла Дагмар, с угрюмым лицом, бледная как смерть. Некоторые из женщин тихо плакали; юная родственница Хрольфа выглядела так, словно слез в ней уже не осталось.
Вопль бесконечного горя прорвался сквозь мрачный напев шамана. Смутно, словно сквозь туман, Лириэль поняла, что этот новый голос принадлежит ей.
Не думая, ничего не осознавая, она очутилась на коленях рядом с Хрольфом. Она пригладила его мокрые, растрепанные волосы, подняла холодную руку, прижав ее к своей щеке. Она застонала, высокий, пронзительный напев, слышанный ею в тоннелях у Скуллпорта, когда последователи Эйлистраи – Темной Девы, богини дроу, покровительствовавшей песне и охоте, оплакивали товарищей, павших в бою.
Песня Ульфа прервалась и стихла, шаман умолк перед лицом потери глубже его собственной. Он смотрел, как стенает док-альфар , раскачиваясь в ритм своей жуткой песни. Ее горе было тем более ужасно, лишенное слез, и странные золотые глаза горели на темной коже. Рядом со стоическим спокойствием северян, со сдержанным плачем их женщин, безумное оплакивание эльфийки казалось почти пугающим в своем напряжении. Но оно было несомненно искренне, и Ульф стоял в почтительном молчании, почти благодарный, что Хрольф был столь любим.
Шаман испытывал еще и признательность за запоздалое прозрение в потерянном родиче, которое маленькая дроу подарила ему. Он и Хрольф были сыновьями братьев-близнецов, и росли вместе. Родной брат не мог бы стать ему ближе, но Ульф никогда не понимал родича, особенно его юношескую – и чуть не ставшую роковой – страсть к эльфийской женщине. Ульф пришел в ужас, когда Хрольф принял темную эльфийку как свою дочь. Неожиданно он увидел, почему.
Они были странно похожи, пиратский капитан и маленькая волшебница дроу – оба свободные и непокорные, от природы ощущавшие жизнь во всей ее полноте, как северянам обычно доступно было только в схватке. Даже в горе эльфийка была свободна от условностей, каким был всю свою жизнь Хрольф. Такое прощание пришлось бы пирату по душе. Спустя несколько мгновений шаман взмахом попросил рыбаков разойтись, и, подойдя, опустил ладонь на плечо ушедшей в себя дроу. «Я лишился друга и родича», сказал он мягко, «но вижу, что ты потеряла отца. Эта земля больше не чужая тебе; часть твоего сердца навеки останется на Руатиме».
Дроу кивнула; подсознательно она поняла, что это правда. Она сражалась, защищая руатанскую деревню от сахуагинов, но смерть Хрольфа привязала ее к острову как не могло бы ничто иное. Только раз прежде Лириэль познала такое всеподавляющее ощущение опустошенности и потери. Она едва вышла из младенческого возраста, когда Громф Баэнре, ее родитель-дроу, приказал убить ее мать, чтобы получить полный контроль над одаренной дочерью.
«Руны не достаются легко, даже богам», серьезно сказал Ульф, следуя ее мыслям. «Цена всегда высока, и несомненно станет еще выше, прежде чем ты достигнешь цели. Ты все еще хочешь учиться?» Огненные глаза Лириэль поднялись на лицо шамана. «Ты спрашиваешь меня об этом?» переспросила она. «Хрольф мертв. Я добуду знания, чтобы найти причину – и силы, чтобы отомстить – будешь ли ты учить меня, или нет».
Ответ удовлетворил сурового шамана. «Значит, мы начнем».

Глава 17
Дитя Иггсдрасиля

Похороны Хрольфа состоялись в тот же день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121